Дахштайн
Шрифт:
– Вы мне не мешаете. Прошу.
У Эмилии дернулась рука в тонкой перчатке и сжалась в кулак. По лицу, словно рябь на воде, пробегали судороги. Ниотинский хмурился, гадая, зачем она зашла в костел, если еле терпит его воздействие на свою суть. Грегор ощутил несвойственное ему смущение.
Эмилия, склонив голову, сложила руки в молитвенном жесте, устроившись в первом ряду, ближе к алтарю. Инквизитор застыл, бездумно рассматривая ее фигуру. Мысли о гонце и послании от Папы, о планах на убийство разом улетучились. Грегор оттянул воротник, будто бы тот начал мешать дышать, и громко сглотнул. Дочь бургомистра повернулась на звук, в янтарных глазах плясало адское пламя, а по ее
Не прощаясь, он быстро вышел из костела, пересек две улицы, направляясь к судебному дому, в подвале которого дожидались своей участи обвиняемые в колдовстве. Крадучись, Грегор обогнул здание и приблизился к решеткам, которые едва ли выступали из-под земли. Инквизитор присел, пытаясь услышать хоть что-то. До него доносились обрывки слов, и только. Подняв голову, Грегор нашел второй вход в судебный дом. Он прокрался внутрь, спустившись по скользкой от влаги лестнице, и замер от звука знакомого голоса.
– Изабу Хокс, ты же понимаешь, какая судьба постигнет твою дочь? – бургомистр говорил спокойно, даже расслаблено, но что-то в его тоне вызвало у Ниотинского озноб.
– Никогда, слышишь, никогда ведьмы Бамберга не будут служить тебе. Vade retro, Satana! [21] – прошипела женщина.
«Сатана? Она назвала его Дьяволом?»
Грегор осторожно выглянул из проема. Люц Хёле стоял вплотную к кованой решетке, засунув руки в карманы штанов и наклонив голову к плечу.
21
Vade retro, Satana (лат. – «Иди прочь, Сатана») – Может использоваться как отказ от соблазна, несогласие с внушениями другого человека.
– Никогда не понимал ваш род. Зачем вы на земле? Есть я, есть Он. Вы же – просто бельмо.
Ведьма искренне засмеялась, откинув голову так, что ее волосы коснулись пола темницы.
– Ты так и не понял? Мы и есть земля. Религия сменит свое название и распадется на множество осколков, как зеркало, ты и подобные тебе здесь ограничены непреложными правилами. А магия… Магия будет всегда.
Бургомистр поднял руку, рассматривая свою кисть перед ведьмой.
– Ты не посмеешь, – попятилась женщина. – Последствия закроют проход.
– Последний раз предлагаю служить мне, Изабу. Твой ответ?
Ниотинский высунулся наполовину из прохода, не в силах уйти. Машинально он сжимал эфес меча и пытался не дышать слишком шумно.
– Нет.
Бургомистр свел пальцы и щелкнул ими. Раздался еле слышный звук, и ведьма по ту сторону железных прутьев рассыпалась прахом, словно никогда и не существовала.
Ниотинский всего на секунду замер, раскрыв рот, а после неслышно сделал шаг назад, приготовившись к тому, что сейчас Люц Хёле выйдет и увидит его, стоящего за углом. Грегору казалось, что шум истошно стучащего сердца слышен даже на центральной площади Бамберга. Но глава города, весело насвистывая, двинулся дальше по проходу к другим заключенным.
Глава 10
Nec Deus intersit.
Пусть Бог не вмешивается.
Дэн
Полет я не запомнил, полностью погрузившись в мысли. В иллюминатор не смотрел, бортовой телевизор выключил и прикрыл журналом, потому что видел в каждом отражающем предмете проклятую рыжую. Самолет попал в зону турбулентности и затрясся всем своим металлическим телом. В эти минуты мне эгоистично хотелось, чтобы он упал, разбился над Альпами, прекратив мои муки.
Австрия встретила снегом и сбивающим с ног ветром. Я сильнее запахнул пальто и поднял воротник, вжимая голову в плечи в попытке укрыться от холода. Внутренности застыли противным желе, заставляя непроизвольно морщиться. Зальцбургский аэропорт приветливо источал тепло у меня за спиной, будто говоря, что еще не поздно вернуться в Прагу.
Поздно. Для Дэниэля Чейза все кончено. Я привычно потянулся к уху, чтобы погладить серьгу, но, вспомнив о потере, тут же отдернул руку. Ба переоценила мою стойкость. Проклятие предка что-то переключило во мне и уже испортило жизнь, а Элишкину и вовсе забрало.
У меня не было конкретной цели, я подошел к первому такси, приветливо мигавшему знаком на крыше.
– Добрый день. Пожалуйста, отвезите меня к любому приличному отелю, – попросил я, садясь в авто.
Белый кожаный салон БМВ контрастировал с черным кузовом машины. Внутри пахло сандалом, но приятный аромат перебивал другой, неожиданный – сера.
– Добро пожаловать. С удовольствием. Я – Фер Люций, – на безупречном английском ответил водитель, повернувшись ко мне.
То, как он представился глубоким грудным голосом, заставило обратить внимание. Я равнодушно подметил, что моложавый мужчина походил на монарха: осанка, наклон головы выдавали в нем аристократическую породу. Седые волосы были зачесаны назад и собраны в хвост, лицо с острыми скулами гладко выбрито. У него была гетерохромия – один глаз голубой, как у северного хаски, а второй – бордовый, словно перезревшая вишня. И довольно странное имя. Я тряхнул головой. После случившегося в ботеле я видел намеки на потустороннее буквально в каждом встречном.
Фер Люций завел мотор, и машина понеслась по дороге.
– Почему вы не выбрали отель заранее? В этих краях есть интересные заведения, обросшие легендами, – охотно заговорил водитель.
Странно, когда его слова звучали, вокруг будто становилось жарче. Я даже немного опустил стекло, давая морозному воздуху заползти в салон.
– Я прилетел в отпуск спонтанно. Еще вчера ничего не планировал, а потом на меня снизошло озарение – хочу в Альпы, кататься на лыжах, сидеть на австрийском балконе с чашкой горячего глинтвейна и кутаться в клетчатый плед, – вдохновенно врал я, незаметно вытирая вспотевшие ладони о джинсы.
Мой голос сорвался и скакнул в более высокий тембр. Я откашлялся, обхватил липкими пальцами правой руки запястье левой и сжал до боли, чтобы она помогла мне сосредоточиться и не нырять в воспоминания.
– Обязан вас предостеречь: если вы новичок в лыжном спорте, обязательно возьмите инструктора, – мрачным голосом предупредил мужчина. – Все чаще стали пропадать самонадеянные туристы, которые думают, что им по силам черные трассы.
Я неопределенно пожал плечами, потому что и сам был туристом, которому не терпелось пропасть, чтобы придумать, как жить дальше. Такси двигалось по серой дороге, змеей обвивавшей пушистые от снега горы. Ели, словно стыдливые девицы на первом свидании, прятали нижние ветви в сугробы. Я любовался видом Альп, вдыхал свежий воздух из полуоткрытого окна. Мне не хотелось разговаривать, но странный водитель все равно втянул меня в беседу.