Далекая звезда

Буланова Юлия

В вошедшем враче я опознала терранца. И даже не по внешности, а по одежде. Медицинские костюмы такого покроя носили только мои соотечественники.

— Здравствуйте, доктор Александров. — На бейдже у него имя и должность. — Что произошло?

— Вас эвакуировали с Иштара в ходе антитеррористической операции. Что вы помните?

— С какого момента?

— Как вас зовут? Сколько вам лет? — врач говорит мягко и ласково, как с ребенком. — Последние события.

— Астрид Эрден Стат. Шестнадцать. У меня есть свидетельство об эмансипации. Я практикующий педиатр. Номер лицензии 06–92/2543786. Если вас не затруднит, прошу вас одолжить

мне планшет. Хочу посмотреть отчёт о моем состоянии.

— Разумеется, коллега. Мы с вами не знакомы, но я много слышал о вас. Рад, что вы теперь в безопасности. Мы немного поговорим, и я распоряжусь принести вам гостевой планшет. Как вы себя чувствуете?

— Хорошо, — отмахнулась я от его вопроса, как от назойливой мухи. — Как именно я сюда попала? Где люди, которые были со мной? В лесу.

— Астрид, вы же позволите называть вас так? Не мне вам рассказывать о протоколах, которым я обязан следовать. Ваши вопросы мы оставим на потом. Хорош? Последнее, что вы помните.

— Лес. Много раненых подростков. Ожоги. Несколько переломов. Мы нашли регенератор и бинты. Я пыталась оказывать им первую помощь. Несколько дней. Не помню, сколько точно. Легла отдохнуть. Днём. Очень устала. Проснулась здесь.

— Вы хотите заявить о сексуализированном насилии, которому подверглись на территории оккупированной иштарским террористическим режимом?

— Что за бред вы несёте? Там нет никакого террористического режима. Это Терра напала на мирные города. На нас ночью падали бомбы. А я сама лично лечила раненых. Вы знаете сколько людей умерло у меня на руках потому, что я не могла им помочь? Потому что Терра перекрыла в сеть, а я не парамедик. Я знала, как оказывать экстренную помощь лишь в теории, которая с практикой сходилась далеко не всегда. Но даже это было шансом для многих людей выжить. А сколько осталось без помощи? Сколькие умерли потому, что без сети, даже самые лучшие врачи, бессильны?

— Я бы на вашем месте, — мужчина заговорил надменно и сухо. — Если вы хотите сохранить свою свободу и лицензию, воздержаться от подобных высказываний. Сказанного уже хватит на статью о дискредитации вооруженных сил Терры. А это до пятнадцати лет лишения свободы. Не хотелось бы потерять такого перспективного врача, как вы, Астрид. Двое моих знакомых уже попали под уголовное преследование за высказывание схожих мыслей в общественном пространстве. Но мы ведь с вами ведём частную беседу о всяких пустяках. Знать ее содержание посторонним без надобности. Хотя я и обязан сообщать о подобном руководству.

— Я говорю правду!

— А я пытаюсь тебя спасти, дура ты малолетняя, — маска добродушного легкомыслия слетела с него за долю секунды. Он заговорил злым шепотом, приблизив свое лицо к моему. — Это не шутки. Ты знаешь, сколько врачей уже пострадало? Просто за слова. О том, что это не антитеррористическая операция, а война. О том, что не является Иштар сосредоточением нацистов, которых с первого класса учат ненавидеть терранцев и подсаживают на наркотики, провоцирующие агрессию. Сейчас слова являются большим преступлением, чем убийство. А силовикам плевать правда это или нет. Им за каждого обезвреженного "врага терранского народа" премии выплачивают. А не самым порядочным людям дали отличный способ расправы над врагами, соперниками и просто конкурентами. Достаточно заявить о дискредитации. Свидетелями признают даже тех, кто пересказывает подслушанный частный разговор или прочитал

такую же частную переписку, взломав чужую электронную почту. Молчи, если хочешь уцелеть. И не советую питать иллюзий. Система тебя переломает, а этой жертвой ты не добьешься ничего. — Мужчина отстранился и продолжил все тем же вежливо-благожелательным тоном. — Вы хотите заявить о сексуализированном насилии?

— Нет.

— Вы уверены, миз Стат?

— Да. Почему вы спрашиваете? Протокол? У меня не должно быть травм, соответствующих пережитому насилию. Значит, есть что-то другое. — В мою голову закралось совершенно невозможное подозрение. — Дайте ваш планшет. Пожалуйста.

— Вы беременны. Срок небольшой. Вам необязательно принимать решение прямо сейчас. Но если ваше состояние является следствием насильственных действий, есть протокол прерывания беременности.

— Нет! Не было никакого насилия.

— Астрид, вы же не пытаетесь мне лгать? Я действую в ваших интересах.

— Была неудачная попытка, — признаюсь шепотом. — Каи меня спас.

— Если мужчина воспользовался уязвимым и беспомощным состоянием своей жертвы, это является таким же насилием.

— Нет! Мы встречались ещё до… всего этого. Он — мой ровесник. Мы были вместе в том лесу. Ли Каи. Вы знаете, что с ним?

— Есть предварительные списки погибших там. Но данные там не являются совершенно достоверными.

— Его имя есть в них? — спросила я севшим голосом.

Он ввел какую-то комбинацию в своем планшете, а потом перевел взгляд на меня. И я поняла: есть. Слез не было. Не было даже боли. Может быть потому, что осмыслить в полной мере то, что его больше нет, у меня не получалось. Мысли цеплялись за надежду о том, что это чудовищная ошибка. На самом деле, мой Каи жив. Нужно лишь подождать и все выяснится.

— Я хочу сохранить ребенка, — мой голос был совершенно спокоен. Будто мы говорили о погоде.

— Миз Стат, это решение не стоит принимать в спешке под напором эмоций. Я направлю к вам психотерапевта. Она поможет вам принять взвешенное решение. Только, прошу вас, будьте сдержаннее в своих высказываниях. Медицинская этика нового времени несколько отличается от того, что было до…

— Мальчик или девочка? — меня интересовало совсем другое.

— Эмбрион мужского пола. Он наследует иштарский генотип. Вам будет непросто растить такого ребенка в столь юном возрасте. Подумайте, готовы ли вы к этому. Наше общество может быть очень жестоким, как к вам, так и самому ребенку с такой внешностью.

Я откинулась на подушки и закрыла глаза. Мне нужно было осмыслить происходящее. А потом придумать десяток отговорок, почему я могу оставить этого ребёнка.

Поэтому, что истинную причину этого не поймет никто. Я сама боюсь об этом думать. Ведь, если Каи умер, у меня будет хотя бы его сын. У меня будет причина, чтобы жить без него.

Глава 27

Астрид

Гостевой планшет мне так и не принесли. Психотерапевт не пришел. Но я чувствовала себя недостаточно хорошо, чтобы совершить прогулку и потребовать обещанное. Оставалось лишь ждать, когда обо мне вспомнят. И думать.

О том, что произошло. Но все мои мысли возвращались к нашему с Каи сыну.

Я понимала, насколько безрассудно поступаю. Что ребенок — это не игрушка.

Меня грызли сомнения. Потому что я в своей жизни не видела ни одного младенца и не представляла, как нужно воспитывать малыша.