Далекий Сайкат
Шрифт:
Племя Сломанного Меча кочевало в предгорьях, в местах с изобилием дичи, где не было такой жары и духоты, как в дремучих прибрежных лесах. Иногда они находили пещеры земляных червей и убивали их, иногда встречались с другими стаями и дрались с ними или менялись самками и детенышами. Люди шли за Сломанным Мечом без возражений, и ни один воин не пытался оспорить его права и его власть. Так было, пока не явился Чужак.
Пришел он не за оружием, потому что по виду не походил на молодого без имени, а выглядел зрелым могучим бойцом, хотя нес с собой лишь простую дубинку. Охотники, сидевшие за трапезой (в то утро повезло добыть быка), стали кидать в него камни, выражая Чужаку презрение. И тогда он явил свою силу: схватил Длинное Копье, который первым бросил камень, и так ударил о землю, что у того затрещали кости. Это казалось поразительным и страшным – ведь Длинное Копье был так силен, что мог утащить на спине половину бычьей туши. Чужак, однако, справился с ним играючи, а после принялся избивать остальных,
Они напали ночью. Так всегда делала его стая и другие племена, ибо Люди знали, что по ночам земляные твари собираются вместе в своем убежище, и значит, никого не пропустишь – копье и топор доберутся до всех. Так оно и случилось; немногие были убиты или ранены, но остальные, прикрываясь щитами и размахивая факелами, добежали до пещеры и начали избивать червей. Тот, Кто Раздает Дары, наверняка теперь догадался, где настоящие Люди, а где нелюди; Люди сильнее и всякий раз одерживают победу над червями, оставляя их трупы змее шоюн и ящерам, что питаются падалью. Один такой ящер даже сунулся в пещеру, но сразу удрал, испугавшись острых копий. Трое охотников погнались было за ним, но тут…
Что-то произошло. Сломанный Меч не мог этого понять и описать, хотя знал больше слов, чем любой воин, и говорил, как полагается вождю, лучше всех в стае. Жизненный опыт, не подводивший его никогда, был тут бессилен, ибо случилось нежданное и невиданное: кто-то возник внезапно в пещере и стал убивать. Не человек из Людей, не земляной червяк или другое животное, а почти невидимая тень, кто-то стремительный, неуязвимый и ужасный, так как убивал он всех без разбора.
Может, это был сам Раздающий Дары?.. Может, он разгневался на Людей и их врагов и решил уничтожить тех и других?.. Может, ему надоело кого-то оделять дарами, и он подумал, что лучший дар – смерть для всех?.. Это так устрашило Сломанного Меча, что он ринулся прочь из пещеры, а за ним – те охотники, кому повезло уцелеть. Забрав своих самок и детенышей, они бежали в горы и не останавливались всю ночь и весь следующий день, пока терзавший их страх не начал убывать. У быстрого горного потока, под защитой скалы, Сломанный Меч позволил стае передышку, а сам поднялся на вершину, оглядел пройденный путь и убедился, что никто за ними не гонится.
И там, на этой высокой и крутой скале, пришла к нему странная мысль: если существует Тот, Кто Раздает Дары, то, возможно, есть Тот, Кто Их Отнимает? И, может быть, Отнимающий Дары убивал в пещере, а перед тем подослал к Сломанному Мечу лазутчика? Того Чужака, который требовал мяса и расспрашивал об известных всем вещах…
В своей книге я намереваюсь разрушить устоявшееся мнение об отсутствии подобий между религиозными воззрениями кни’лина (похарас) и тремя земными мировыми религиями – христианством, исламом и буддизмом. Такая точка зрения базируется на явной несхожести йездан’таби со всеми разновидностями христианства и мусульманства, ибо Йездан, Верховное Божество и Пророк в одном лице, совершенно отличен от Аллаха и, тем более, от христианской Триады: Бог Отец, Бог Сын и Святой Дух. Действительно, Йездан не творил людей и Вселенную, не создавал ангелов, не искупал грехи людские и не давал обещаний по поводу рая, ада и Страшного суда. Наконец, он даже не имеет своего антипода в виде дьявола или иного существа злобной демонической природы. Действительно, все эти концепции в йездан’таби отсутствуют, как и идея о посмертной жизни или цепочке перерождений, направленной к нирване. Последнее как будто отвергает и какие-либо аналогии с буддизмом, но при более внимательном и профессиональном сравнении этих двух религий мы обнаружим определенные точки контакта. Взять хотя бы понятие о карме…
Пал Бонджипадхал.
«Аналогии между буддизмом и йездан’таби».
Глава 6
Большие неприятности
Человек не выбирает места для своего появления на свет, не дано ему выбрать и день своей смерти, – вымолвила Найя Акра, и то были первые слова погребального обряда. Разумеется, изречение Йездана Сероокого из Книги Начала и Конца.
Они находились в святилище, в том круглом и почти пустом помещении, куда Тревельян как-то забрел по ошибке. Тут не было ни световых картин, ни мебели, кроме большого треугольного стола, на котором
– У нас есть только то, что мы теряем, – произнесла Найя Акра, психолог и жрица Йездана. Ее тощие голые руки застыли над чашей; в пальцах серебристой змейкой подрагивал узкий ритуальный клинок. – Ньюри Джеб Ро потерял главное – жизнь, и больше нет у него ничего, кроме нашей памяти, нашей благодарности и принесенной нами жертвы крови.
Девять кни’лина окружали стол с чашей, кувшином и контейнером: трое похарас и Иутин – у одной стороны треугольника, пятеро ни – у другой. Стол был велик, но все же они находились близко друг к другу; видимо, в этом случае правило коно соблюдалось с меньшей строгостью. Что до третьей стороны стола, то она предназначалась для покойного, и потому Тревельян, приглашенный на церемонию, занял место у стены, за спинами коллег. Дабы соответствовать печальному случаю, он облачился в синий, траурного цвета комбинезон, тогда как остальные были почти обнаженными. В Книге Начала и Конца сказано: нагими приходим мы в этот мир, и нагими должны поклоняться божеству и провожать усопших. В соответствии с этим правилом даже ни, не слишком почитавшие Йездана, отдали дань традиции, раздевшись догола и обернув чресла темно-синими шарфами. Дамы предпочли передники, которые сзади не скрывали ничего, так что Тревельян мог любоваться роскошными ягодицами и изящными бедрами Ифты Кии. Когда ему надоедало это зрелище, он переводил взоры на Третью Глубину, сравнивая первого генетика со вторым.
Найя Акра, склонив безволосую голову с бледной кожей, принялась перечислять заслуги, награды и посты усопшего. Ее речь заняла около получаса, и за это время Тревельян решил, что, пожалуй, ножки у Третьей Глубины полнее, чем у Ифты Кии, зато талия тоньше. Хотя, конечно, каждая в своем роде хороша, невзирая на отсутствие причесок… Эти наблюдения помогали ему скрасить монотонность обряда. Заодно он припомнил, что кни’лина относятся к наготе совершенно иначе, чем его соплеменники. В одних ситуациях полагалось носить парадную одежду, в других, не менее торжественных, являться едва ли не нагишом, в ритуальных шарфах или передниках различной окраски. Это относилось не к одним лишь религиозным церемониям и похоронам; так, представляться императору похарас тоже надо было обнаженным, чтобы владыка убедился в отсутствии оружия и боевых имплантов. К счастью для земных дипломатов, никто из них не удостоился подобной чести.
Узкий клинок в руке Найи Акра пришел в движение: она уколола палец и капнула в чашу кровь. То была привилегия жрицы, руководившей обрядом – принести жертву первой. Второй жертвовала кровь Ифта Кии, из экипажа станции самый близкий покойному человек. Склонившись над чашей, она повернулась в профиль к Тревельяну, нервно переступила стройными точеными ногами. Лицо у нее было как у испуганной девочки.
После секундного колебания жрица протянула клинок Первому Лезвию, который отныне возглавлял экспедицию. Формально это являлось признанием его власти со стороны похарас, но Ивар заметил, как Зенд Уна бросил на антрополога ненавидящий взгляд, а затем одарил таким же Третью Глубину. Женщина презрительно вздернула голову, однако новый координатор остался невозмутим. Капнув кровь и оглядев с надменностью подчиненных, он произнес своим резким голосом:
– Как сказано у Сероокого, можно не верить в бога, но нужно его любить. Или хотя бы почитать, выполняя должное так, как он заповедал.
После него, в порядке строгой иерархии, жертву принесли остальные: хмурый лингвист Зенд Уна, биолог Второй Курс, к которому вернулось обычное безразличие, Третья Глубина, выдавившая крохотную каплю из мизинца, Четвертый Пилот, ботаник Пятый Вечерний и, наконец, Иутин. Гигант ботаник взял у Иутина нож, повернулся было к Ивару, но Найя Акра быстро сказала: «Это лишнее». Мышцы на огромной спине Пятого Вечернего напряглись, секунду он размышлял, затем, пожав плечами, вернул клинок жрице.
«Молчишь? – раздалось в голове Тревельяна. – А ведь это, парень, оскорбление! Как прикажете понимать? Наша кровь недостаточно голубая?»
«Не заводись, дед, не надо, – мысленно отозвался Тревельян. – Сказать по правде, Джеб Ро не был мне троюродным кузеном, да и близким другом тоже. Симпатий я к нему не питал, так что обойдется без моей жертвы».
«Не питал симпатий, говоришь? А кому ты тут симпатизируешь? – взъярился командор. – Двум этим бабским задницам? Уставился на них, как пилот на расписание полетов!»