Далекое и близкое, старое и новое
Шрифт:
У ильменей мы спали в палатке. Утром, до света, уходили в разные места. К 12 часам дня приходили к палатке и втроем, садясь вокруг котелка, обедали. У каждого была ложка, а вилка одна на троих, чтобы доставать из котелка куски птицы. Пили чай и на час ложились спать. В это время Иванков чистил ружье. Опять расходились в разные места и охотились до позднего вечера, пока видно было стрелять. Чтобы не заблудиться в камышах, Иванков разводил большой костер. Возвратившись, ужинали и ложились спать.
В Брянском селе купались и снаряжали патроны. Михаил Михайлович снимал шкурки с некоторых птиц для своей коллекции. Внучка хозяйки приносила нам стерлядь, иногда больше себя ростом.
В селе Брянском явился к нам чиновник, начальник участка, и рассказал, что его срочно вытребовали мужики, приняв меня за Зелимхана. Я видел в окно, что мужики, собравшись группой, выглядывали из-за угла дома, видимо волнуясь за судьбу своего начальника. Мы же от него узнали, где можно поохотиться на фазанов и на диких свиней. Когда этот начальник успокоил мужиков относительно нас, то по селу нельзя было пройти, а мы ходили только на почту, все старались затащить нас к себе и угостить. Мы с трудом отбивались от этих приглашений.
Наконец наша охота окончилась. За это время мы вдвоем убили 500 штук разной дичи. Иванков засолил дичь в два бочонка, и мы отправили их в Петербург малой скоростью.
К югу от Брянской косы пароходы не ходят, и мы предполагали доехать до Астрахани, потом на другом пароходе морем до Петровска и по железной дороге, через Владикавказ, на Дон. От Брянской ехали на товарном пароходе. Капитан уступил нам единственную каюту. По краям две кровати, посередине, на полу, Иванков. Поднялась буря, страшный шторм, волны перекатывались через пароход. Меня укачало. Лежим. Я говорю Иванкову: «Посмотри, что там делается?» Иванков, держась за стенку, поднялся наверх. Через пять минут пришел, упал на свою постель, отдышался и говорит: «Беда, волны гуляют по пароходу и все сметают, все мокрые». «Шторм столько-то баллов (не помню сколько), нас на канате держит баржа, которую мы везем. Если канат лопнет, мы через минуту будем на дне». Успокоив нас таким образом, капитан ушел. Слава богу, канат не лопнул, но охота плыть в Петровск у меня пропала. Сели в Астрахани на большой волжский пароход и доплыли до Царицына. Там переночевали и по железной дороге приехали в имение М.М. Алфераки недалеко от Таганрога. От него я на пару дней поехал в село, где замужем за священником жила моя сестра. У сестры только что родился ребенок. Через день были крестины, и я стал крестным отцом.
От М.М. Алфераки я поехал в Ярославль, где у своих родителей все это время жила моя жена.
5 ноября мы приехали в Петербург.
6 декабря 1912 года я награжден орденом Святого Станислава 2-й степени.
25 апреля 1913 года я назначен командующим сотней Его Величества, а 24 июля Высочайшим приказом я утвержден командиром сотни Его Величества.
С 30 сентября по 8 октября я временно командовал полком и одновременно замещал заведующего хозяйством.
Лето 1913 года мы всей семьей провели на берегу Азовского моря в станице Новониколаевской Таганрогского округа. Мы сняли дом с фруктовым садом на высоком обрывистом берегу Азовского моря.
С 29 июня я каждый день бывал на охоте, а до 29-го ездил на север Донской области, где недалеко от станции Тарасовка надо было продолжить контракт с арендаторами. Главный арендатор, здоровый, крепкий старик 60 лет с белой бородой до пояса, его 40-летний сын с такой же длинной черной бородой и 20-летний внук тоже с длинной бородой. Обойдя участок, вошли в их хату, чтобы подписать контракт. Я торопился, чтобы не опоздать на поезд, а этот 40-летний вышел из хаты. Я говорю: «Ну зачем же он вышел – я тороплюсь». – «А малой, должно, покурить пошел». – «Ну курил бы здесь». – «Как? При мне? Он этого не смеет». Вот патриархальность. Ведь «малому» 40 лет.
В станице Новониколаевской я познакомился с есаулом Николаем Иовичем Гриневым, страстным охотником. И станица Новониколаевская выбрана была местом для отпуска после того, как прочитал в охотничьем журнале его статьи об охоте в их станице. С ним мы все время охотились. Приезжал к нам из Темрюка кубанец Назаров, член Государственной думы, очень симпатичный, тоже страстный охотник и прекрасный стрелок, как и Гринев. Иногда они охотились на перепелов, а я больше любил сидеть у воды и стрелять пролетающих мимо меня уток и куликов. Как-то я сидел, ожидая перелета птиц, и задумался: «Как хорошо здесь. Великолепный воздух, солнышко, зелень, поют птички, тепло, уютно... Через десять дней я буду в Петербурге. Как там все не похоже на здешнее. Не так живут люди, как следовало бы. Все исковеркали, все испортили. Интриги, обман, сплетни, все показное, натянутое, неискреннее...»
Долго смотрел я на море и любовался им. Ветер затих, садилось солнце. Море приняло розовый цвет. Вдали плавали утки, с криком пролетали чайки... Где-то вдали разговаривали казарки... Так хорошо, что, кажется, никогда бы не ушел отсюда, а смотрел бы и слушал без конца...
Там же, в Новониколаевской станице, познакомился с рыбником Василием Прокофьевичем. Он иногда приглашал меня с женой к себе и угощал замечательным балыком, какого не найти в продаже. Между прочим он спросил: «Правда ли, что в Петербурге рыбу надо есть только одним ножом?» – «Не ножом, а только одной вилкой». Он даже откинулся на спинку стула: «Ну, уж это я совсем не понимаю».
Чтобы отблагодарить его, мы пригласили его к себе на ужин, и жена особенно старалась над провансалем. Так этот рыбник ни за что не захотел и попробовать его. «Я, – говорит, – боюсь есть ваши петербургские кушанья».
Старшей моей дочери Ольге было тогда пять лет. Я говорю жене: «Надо бы Лялю уже молитвам учить». – «А я знаю», – говорит Ляля. «Что же ты знаешь?» – «У Василия Прокофьевича в носу противно». – «Что ты глупости говоришь? Откуда это у тебя?» – «А так няня молится». Позвали няню. Няня говорит, что ничего подобного она никогда не говорила. «Какие молитвы вы читаете?» Оказалось, что в молитве «Спаси Господи» слова «На сопротивные даруя» ребенок перевернул по-своему.
Наше офицерское собрание выписывало балык от Василия Прокофьевича.
Во время Великой войны один раз Верховный главнокомандующий Великий князь Николай Николаевич обедал у нас в офицерском собрании. Ему так понравился этот балык, что мы все, что у нас было, отнесли к нему в вагон. Я сообщил об этом Василию Прокофьевичу.
У есаула Гринева был сын во 2-м классе кадетского корпуса в Новочеркасске. Этот сын бежал из корпуса и объявил отцу, что ни за что в корпус не возвратится, а хочет быть моряком. «Лучше быть хорошим моряком, чем плохим офицером». Чтобы пропала у мальчика охота быть моряком, Николай Иович дождался, когда на море был страшный шторм, сел с сыном на пароход, чтобы от Кривой косы доехать до Мариуполя, а в Азовском море штормы хуже, чем в океане. Шторм был действительно ужасный. Николай Иович страшно страдал. Не только пассажиры, но и матросы лежали вповалку – один сын Гринева с разгоревшимися глазами как ни в чем не бывало бегал по пароходу и старался всем помочь, так что пришлось все-таки отдать его в мореходные классы.
Барышней моя жена с родителями проехала из Одессы во Владивосток и обратно, потом на юг Франции, в Ниццу, и ее не укачивало. А пароход несколько часов из Таганрога до Кривой косы к станице Новониколаевской так ее укачал, что она ни за что не захотела возвращаться морем, и мы по окончании отпуска из станицы до Таганрога ехали на лошадях.
С 1906 года я стал охотиться и в Петербурге. Записался в Императорское охотничье общество, арендующее земли у Красного Села и леса между станциями Пено [36] и Охват [37] в Тверской губернии... Сам я арендовал небольшой участок земли по Балтийской железной дороге, куда ездил со своим постоянным компаньоном Александром Петровичем Бармасовым. А.П. Бармасов поступил в полк седельным мастером и, окончив службу, остался в полку электротехником. Охота на Ладожском озере была только осенью. У Шлиссельбурга, то есть у истока Невы, Ладожское озеро имеет очень быстрое течение, и выбраться из озера может только очень сильный и опытный гребец. В истоке Невы, на огромной скале, стоит Шлиссельбургская крепость. За этой крепостью и начинается охота. Обыкновенно мы выезжали из Петербурга вечером по узкоколейной железной дороге до станции Шереметьевка. На лодке переезжали Неву и ночевали в Шлиссельбурге, в гостинице «Орешек». С рассветом выезжали на лодках в озеро и охотились на уток, которые при северо-западном ветре скоплялись у Шлиссельбурга. Чем больше было лодок, тем удачнее была охота. При благоприятной погоде в праздник иногда выезжало на озеро больше ста лодок. Стрельба была очень трудная, так как при сильном ветре лодку качало страшно.
36
Пено – ныне поселок городского типа, центр Пеновского района. Пристань в верховьях Волги, на озере Пено, ж/д станция. (Примеч. ред.)
37
Ныне поселок Охват на одноименном озере в Андреапольском районе Тверской обл. Центр одноименного сельского округа. (Примеч. ред.)