Далекое и близкое, старое и новое
Шрифт:
В 1905 году вольноопределяющийся, отбывавший воинскую повинность в батарее, в одно из орудий гвардейской конной артиллерии вложил вместо холостого боевой снаряд шрапнели и направил орудие не вдоль Невы, а на Зимний дворец.
Когда после залпа шрапнель запрыгала по льду Невы у самого помоста, Государь не дрогнул, тогда как на лицах свиты был страх и волнение... От залпа в Николаевском зале посыпались стекла, и мы поднимали с пола кусочки свинца. Ужасный случай. Командир батареи был отрешен от должности. Понесли наказание и другие лица.
По окончании водосвятия все в таком же порядке прошли по направлению к покоям Их Величеств мимо шпалер стоящих офицеров.
На второй день Пасхи Государь всегда христосовался со всеми чинами, находящимися в наряде
В полку Пасху справляли торжественно. Пасхальный стол изобиловал всякой всячиной. В бригадной церкви служили заутреню и литургию. Некоторые офицеры после заутрени уходили в офицерское собрание и «начерно» разговлялись. Командир полка, часть офицеров и все казаки стояли в церкви до конца литургии.
Стол в офицерском собрании оставался совершенно нетронутым до самого возвращения командира полка после литургии. Все христосовались и начинали разговляться.
В каждой сотне были накрыты пасхальные столы для казаков. Обыкновенно каждый офицер христосовался с казаками своей сотни.
На следующий день офицеры делали визиты своим полковым дамам и знакомым. Все были в парадных алых мундирах, было торжественно и весело. Конечно, были визитеры и из других полков, у каждого было много знакомых, кого необходимо было поздравить с праздником.
Целый день раздавался трезвон колоколов всех церквей города.
Лошади в этот первый день Святой Пасхи оставались непроезженными – казаки были свободны целый день и приходили в конюшню только задать корм лошадям.
Пища казакам была улучшена, и все получили по получарке водки – так писалось в приказе по полку (получарка – это пол чайного стакана).
Как-то дней через двадцать после Пасхи из одного села дальней губернии по постановлению сельского схода приехали в Петербург так называемые «ходоки» просить о чем-то правительство. Побывали у нескольких министров, все их принимали гордо, наспех, обещались рассмотреть дело и сделать все, что могут. Не уверенные в успехе, они решили обратиться к Царю и записались в очередь на прием. Как только они вошли в кабинет Царя, Государь Император встал и со словами «Христос Воскресе» всех расцеловал, усадил и начал подробно расспрашивать о деле, записывая кое-что в блокнот. После приема распрощался со всеми за руку и отпустил со словами: «Езжайте с Богом домой, все будет сделано, как вы просите». Со слезами радости вышли крестьяне от своего Царя, сравнивая его прием с приемом министров.
Во время приема Государем своих министров и посетителей пятилетний наследник Цесаревич Алексей Николаевич – атаман всех казачьих войск – часто бегал по комнатам дворца. Как-то военный министр ждал очереди в соседней с кабинетом Государя комнате и рассматривал журналы, лежащие на столе. Вбежал наследник, несколько раз пробежал мимо увлекшегося журналом военного министра, затем вдруг остановился и спросил: «Скажите, генерал, что – генералы должны отдавать честь и приветствовать наследника престола?» Военный министр вскочил, и в это время адъютант доложил, что Государь ждет министра. На вопрос Государя: «Что с вами? На вас лица нет» министр ответил: «Я сейчас получил страшный разнос» и рассказал как все было. Государь задумался и сказал: «Да, это не я».
1 мая все войска из Петербурга уходили в лагери. В конце мая происходили смотры эскадронных и сотенных учений. Это серьезный экзамен для эскадронных и сотенных командиров, влияющий на дальнейшую их судьбу, – чтобы знать о новых требованиях начальника дивизии, эскадронные и сотенные командиры старались посещать эти смотры в других полках. Три наших командира сотен со своими вестовыми поехали из Дудергофа, где мы стояли летом, в Гатчину на смотр кирасир Ее Величества. Во время смотра неожиданно приехал Государь. Он просил начальника дивизии продолжать смотр, не обращая на него внимания, а сам следил за смотром, разговаривая с окружающими. Государь Николай II был великолепным наездником, как и все дети Императора Александра III. Александр III плохо ездил верхом и не любил это занятие. Зная этот пробел своего воспитания, необходимого военному, своих детей он сделал великолепными наездниками. Император Николай II часто ездил небрежно, забывая, что под ним хотя и отлично выезженная, но живая лошадь. И теперь он, бросив поводья, вынул ноги из стремян, протянул их на плечи своей лошади и весело разговаривал с окружающими. Берейтор, возмущаясь, говорил: «Посмотрите, что он делает, ведь это живая лошадь, и здесь чуть не в нескольких шагах скачут кирасиры – долго ли до греха, а за последствия отвечаю я». И действительно, лошадь Царя вдруг неожиданно полным карьером поскакала в поле. Государь не успел поймать ногами стремена, пытался остановить ее, но безуспешно. Все поскакали за Государем, но один казак, вестовой одного из приехавших командиров сотни, поскакал наперерез и, схватив под уздцы лошадь Государя, остановил ее. Государь смеялся над своей оплошностью, и, когда к нему подскакал генерал Воейков85 , он сказал: «Дайте казаку или золотые часы с цепочкой, или десять рублей». Конечно, казаку дали часы, а потом Воейков сказал Государю: «Казаку дали часы, но за десять рублей не только золотые, но и железные часы купить нельзя, а золотые, да еще с императорским орлом и за сто не купишь». Государь ответил: «Это громадный пробел моего образования – я никогда не знаю, что сколько стоит».
Со всеми Государь держал себя очень просто, у всех оставлял неизгладимое впечатление. Он любил прогулки пешком и охотно разговаривал со встречными. Старик фотограф в Барановичах, с которым я иногда ходил на охоту, придя ко мне, со слезами на глазах рассказывал, как встретил Государя, как Царь расспрашивал его, давно ли он здесь, сколько зарабатывает и прочее, и как он с ним попрощался за руку.
Однажды Государь с несколькими сопровождающими гулял в лесу у Барановичей, когда наш полк был там в конвое. Государь всегда ходил быстро. Идя по тропинке впереди, он после нескольких поворотов скрылся от своей свиты и, выйдя на опушку, остановился около старика, рубившего дрова. Государь сказал: «Здравствуйте». Старик чуть взглянул на него, ответил: «Здравствуйте!» – и продолжал рубить. Государь спросил: «Ты знаешь, кто я?» Старик оглядел его с ног до головы и ответил: «Ахвицер». – «Я Государь». Старик с испугом посмотрел во все стороны – не слышал ли кто – и говорит: «Ты с этим не шути, а то тебе дадут такого Государя, что ввек не забудешь». В это время на опушку вышла свита и обратилась к Царю с претензией: «Ваше Величество, нельзя же так уходить от всех, мы страшно волновались и во все стороны разбежались, ища вас». – «А я здесь со стариком разговорился. Ну, до свидания, всего хорошего». Совсем испуганный старик все кланялся Государю.
Летом в лагере наши сотни, как я уже писал, стояли в разных деревнях. Как-то, возвращаясь с маневров, Государь проезжал мимо кухни нашей 4-й сотни. Кашевар в колпаке стоял у дверей сотенной кухни. Поздоровавшись с ним, Государь спросил: «Готов ли обед?» – «Так точно, Ваше Императорское Величество». Государь сошел с лошади и деревянной казачьей ложкой начал есть казачьи щи и кашу. Проголодавшаяся свита также с удовольствием подкрепилась казачьей пищей. Государь благодарил повара и пожаловал ему серебряные часы с цепочкой для ношения на груди.
Когда Государь бывал в офицерских собраниях, то всегда награждал часами казака, подававшего ему блюда.
Однажды, во время маневров, подъехал экипаж с завтраком для Государя и свиты. «А для нижних чинов закуска имеется?» – спросил Государь, показывая на солдат, державших лошадей его и свиты. Оказалось, что для них специально ничего не приготовлено. Завтрак в походных кухнях их полков часто бывал далеко от Государя и свиты. И только когда все солдаты получили свою долю, Государь подошел к своему завтраку. После этого для солдат свиты тоже стали привозить пищу.