Дальгрен
Шрифт:
Он засмеялся:
– Я просто заканчивал наверху. А потом вернулся в парк. Вы же не обязаны меня кормить. Я работаю. Вы мне платите то, о чем договорились с миссис Браун. И нормально.
– Ну конечно, – отозвалась она с кухни.
Он вошел в столовую и сел.
– В смысле, кофе. И сэндвич, и вы меня в ванную пускаете, и всякое. Очень любезно. Спасибо. Но не надо так беспокоиться. – Он говорил слишком громко. Теперь тише: – Хорошо?
В дверях возникла Джун в розовых брюках и бледно-голубом свитере
– Эй, – выпалил он. – Я тебе кое-что принес. Наверху, в девятнадцатой.
– Что… – спохватилась и одними губами повторила: – Что там?
Он ухмыльнулся и большим пальцем ткнул в потолок.
Джун опешила. Потом крикнула:
– Мам, я помогу с кофе.
– Да ничего, деточка. – Вошла миссис Ричардс – на подносе чашки и кофейник. – Если хочешь, возьми себе чашку. Но, солнышко? – Она поставила поднос. – Ты не слишком увлекаешься кофе?
– Ой, ну мам! – Джун прошагала в кухню и вернулась с чашкой.
Ему нравилось ладонями обнимать теплеющий фарфор, пока туда льется кофе.
– Я тут, знаете, сделала кое-что – может, зря. – Миссис Ричардс поставила кофейник и заговорила осторожно. – Я сейчас принесу.
Он глотнул и пожалел, что кофе растворимый. Мысли обратились к некоему безымянному участку калифорнийского побережья, устланному ржавью чешуек секвойной коры, к аромату сваренного кофе, и белое солнце мастерило из древесных крон серебристую игольницу, и туман обволакивал худосочные стволы…
– Вот. – Миссис Ричардс вернулась и села. – Надеюсь, вы не против.
Джун, отметил он, в подражание ему тоже пыталась обнять чашку ладонями.
– Это что?
На голубой почтовой бумаге в рамочке миссис Ричардс черными каллиграфическими буквами выписала его стихотворение.
– Я там, наверно, ошибок насажала, я понимаю.
Он дочитал и уставился на нее в растерянности:
– Как вам это удалось?
– Оно мне запомнилось очень ясно.
– Целиком?
– Там же только восемь строчек. Застревает в голове накрепко. Тем более что оно ведь нерифмованное. Я где-нибудь страшно ошиблась?
– Запятую пропустили. – Он толкнул листок к ней по столу и показал.
Она посмотрела:
– Ой, точно.
– Вы вот так взяли и его выучили?
– Не могла выкинуть из головы. Это же не страшно?
– Э-э… очень красиво получилось. – Он попытался распознать тепло внутри: не смущение, не гордость, не страх, так что имени оно не обрело.
– Возьмите себе. – Она выпрямилась. – Положите в тетрадку. Я, понимаете, сделала две копии… Одну оставлю себе. Навсегда. – Голос ее чуточку сорвался. – Я потому и распереживалась, когда решила, что вы больше не придете. Вы правда вернулись в парк и там ночевали, вот просто так, совсем один?
Он кивнул:
– Там и другие люди есть.
– А, ну да. Я про них слыхала. Эдна рассказывала. Это… поразительно. Но вы не ответили: это ничего, что я запомнила ваш стих? И записала?
– Э… ну да. – Он улыбнулся и страстно пожелал, чтоб она вставила запятую. – Спасибо. Мы, кстати, сегодня можем уже переносить вещи. Вы тут всё приготовили?
– Да? – Она как будто закручинилась. – То есть у вас там все готово.
– Надо было мне, наверно, вчера зайти и предупредить, что сегодня можно переезжать.
– Артур, – который стоял в дверях с распущенным галстуком, – Шкедт говорит, сегодня можно переехать. Когда вернешься домой, голубчик, мы уже будем наверху.
– Хорошо. Ну вы горазды трудиться! – Когда мистер Ричардс дошел до стола, миссис Ричардс уже успела налить ему кофе. Он взял чашку, не садясь. Чашкино отражение отлетело от красного дерева, смутно помаячило, пока он пил, а потом вдруг приблизилось наплывом, белой рыбиной в буром пруду, навстречу звяку фарфорового ободка. – Побегу. Пускай вам Бобби поможет с мелочами. Ему полезно двигаться.
– Кровати, и вообще… – Миссис Ричардс покачала головой. – Я вот думаю – может, еще кого на помощь позвать?
– Я сам все перенесу, – сказал Шкедт. – А кровати разберу.
– Ну, если вы точно уверены.
– Конечно, он сам, – сказал мистер Ричардс. – Ладно, я пошел. До свидания. – Узел под пальцами взобрался под крылышки воротника, поерзал, встал на место. Мистер Ричардс развернулся и вышел. Грохнула дверь.
Шкедт посмотрел, как янтарный ободок нервным приливом набегает на фарфор, испил черного моря.
– Я схожу наверх, подчищу там напоследок. А вы пока выносите вещи. Я спущусь минут через пятнадцать. – Он брякнул чашкой по блюдцу и ушел.
– Где? – из дверей окликнула Джун.
Он закрыл швабру и ведро в чулане.
– Вон, под стенкой стоит.
Когда он вошел, Джун разглядывала белую трубку с красной резинкой; кулачок завис на полпути к подбородку.
– А там точно…
– Джордж, – ответил он. – Харрисон. Сама посмотри.
Она взяла плакат.
На полу он заметил кипу компьютерных журналов ее отца, послуживших ей предлогом.
Она сдвинула резинку к краю, но остановилась.
– Где ты его взял?
– Скажу – не поверишь. Они по всему городу. – Лучше бы не отвечать конкретно. – Одна женщина, пастор, раздает их за так. – Он вздохнул. – В церкви.
– А ты с тех пор видел… его?
– Нет. Открывать не будешь?
– Я боюсь.
Простота ее реплики удивила и тронула его. Туман за окнами почти затвердел. Шкедт смотрел: она застыла, чуть склонив голову.