Дальгрен
Шрифт:
– А мадам Браун знает, что вы с Джорджем?..
От ее резкого и тихого «Нет!» (голова крутнулась) он аж закаменел.
– Она тоже в этот бар ходит. Они знакомы, – пояснил он. – Я потому и спросил.
– А… – гораздо менее рьяно.
– В ту ночь, когда ты про него спрашивала, она там тоже была.
– Тогда хорошо, что я не вошла. Она могла… увидеть. – Джун закрыла глаза – надолго, так люди не моргают. – Если б она меня увидела, это было бы просто…
Ее блондинистые энергии ужасны,
– А почему… я все равно не понимаю… чего ты так к нему прикипела? То есть я знаю про… что случилось. И, ну, мне по барабану. Но я… – Вопрос заплутал в колебаниях, и Шкедт его оборвал.
Она была ранимая и испуганная.
– Я не… знаю. Ты не поймешь, – и тут исчезла даже ранимость, – если я расскажу. В честь него… назвали луну!
Он постарался не таращиться.
– К нему, я так понимаю, многие неровно дышат. Отсюда и плакаты, да? Открывай.
Она мелко, тряско покачала головой.
– Но они не знают… – Уже не в силах смотреть на него, она перевела взгляд на бумажную трубку. – Я знаю больше их.
– Эй, – сказал он, чтобы заполнить неловкую тишину. – А что у вас с ним было-то?
– Иди в «Вестях» почитай. – И она подняла голову.
Он поискал воинственности, которую услышал; не нашел в задранном лице ни капли.
– В ту ночь, когда… черные устроили волнения, да? Я была на улице, гуляла. Молнии сверкали. И грохот страшный. Я не знала, что произошло. А потом… я даже не видела человека с фотоаппаратом, пока… Все точно так, как в газете напечатали!
– А, – что не ответило ни на одну ее мольбу.
Она пошла к двери. Перед самым порогом скатала наконец резинку и расправила плакат.
– Он? – спросил Шкедт, имея в виду дружескую риторику, но расслышав в голосе честный вопрос.
Она смотрела там и сям, а затем движения ее затылка превратились в кивок. Она оглянулась:
– Почему… это… напечатали?
– Видимо, у других к нему такие же чувства. Я вечером разговаривал с друзьями. Девушка, с которой я живу, лет на несколько старше тебя. И один мужик. Тоже инженер, как твой отец. Мы в баре обсуждали, стоит ли отдавать тебе плакат.
Ее лицо пошло рябью.
– Я им ничего про тебя не говорил, имени не называл. Но они, знаешь, восприняли очень серьезно. Поначалу серьезнее меня. Не смеялись над тобой, ничего такого.
– …И что сказали?
– Что пусть я решаю сам, раз я тебя знаю. Что может случиться плохое, а может и хорошее. Тебе плакат-то понравился?
Она снова посмотрела.
– По-моему, я в жизни не видела ничего ужаснее.
Он разозлился и сглотнул, сдерживая себя.
– Ну, порви и выкинь в шахту… если охота. – Подождал, гадая, в каком смысле она качает головой. Растерянность? Отказ? – Я бы на твоем месте оставил.
– Эй, это чего? – Бобби влетел на всех парах – Шкедт подумал, он сейчас прорвет плакат, как клоун – бумажный круг.
Джун схлопнула края листа.
– Фотография! – Белый оборот смялся о ее бедра.
– А на фотографии чего?
– Тебе такое не интересно.
– В чулане нашел? – спросил Бобби у Шкедта, шагнув дальше. – Голая тетка, небось. Голых теток я уже в школе видал.
Джун цыкнула:
– Кончай, а?
– Сама кончай. Дай позырить.
– Не дам. – Джун попыталась скатать бумагу. Бобби вытянул шею, и она резко развернулась. – Не твое!
– Да не больно-то и хотелось на твоих голых старух пялиться. Шкедт, ты тут ничего так подчистил. Мы всё потащим сюда?
– Ага.
– У нас дома тьма-тьмущая вещей, – усомнился Бобби.
– Справимся.
Джун скатала помятый плакат, подобрала журналы и пошла по коридору в глубину квартиры.
– Я позырю, когда тебя не будет! – крикнул Бобби.
В конце коридора грохнула дверь.
– Ну хватит, – сказал Шкедт. – Отцепись от сестры. Пошли вниз, мебель будем носить.
– Коне-ечно! – посетовал Бобби, но двинулся к выходу. – Она бы наябедничала, если б застукала с фоткой голой тетки меня.
Они вышли из квартиры.
– Если наябедничаешь, – сказал Шкедт, – фотографию заберут, и ты ее вообще не увидишь.
– А там правда голая тетка? – удивился Бобби.
– Нет. Неправда. – Шкедт вызвал лифт.
– А что там?
– Голый мужик.
– Ой, да ладно! – Двери лифта раздвинулись, и Бобби, засмеявшись, шагнул вперед.
– Пацан, эй! Не туда! – Шкедт цапнул его за плечо.
Зашелестел ветер.
– Ой блин! – Бобби попятился, отдернул плечо. – Эй, я чуть не!.. – И потряс головой.
– Ты бы под ноги-то смотрел. Пошли.
Они шагнули в другой лифт.
Дверь натянула на них темноту.
Бобби, еще задыхаясь, нажал «17».
– Джун всегда на тебя ябедничает?
– Еще как… ну, не всегда.
– А в последний раз на что не наябедничала?
– А тебе-то что?
– Просто любопытно.
Двери открылись. Возникший из темноты Бобби ладонью обхватывал окованное запястье и гладил неровные бусины.
– Прямо не знаю, – объявила миссис Ричардс, когда они вошли, – что сначала тащить – крупное или мелочи. Я как-то не очень хорошо обдумала. Мне казалось, раз мы переезжаем внутри дома, все будет просто.
– Я хочу свою старую комнату!