Далгрен

Дилэни Сэмюэль Р.

— По поводу... психов. — Чувствуя себя лицемерно и неуверенно, он уставился на свой сдвоенный кулак (переплетение плоти, волос, ороговевших ногтей и мозолей), прижатый к паху, — осознание костей внутри как-то вдруг сделало руки значительно тяжелее. — Ты не таков, и никогда не был таким. Это значит, что ты видишь, слышишь, чувствуешь, мыслишь... ты считаешь, это и есть твой разум. Но на самом деле разум неосязаем: ты меньше осознаешь его, когда думаешь, чем ты осознаешь свой глаз, когда смотришь... пока что-нибудь с ним не произойдет. Вот тогда ты начинаешь его осознавать — все его смещенные фрагменты, и сбивчивую работу; точно так же, как ты начинаешь осознавать

свой глаз, когда в него попадает зола. Потому что он болит... Конечно, вещи начинают искажаться. Но что странно, — и ты никогда никому не сможешь этого объяснить, кроме другого такого же психа, или, если очень повезет, врача с необычно развитым даром сопереживания, — страннее, чем галлюцинации или голоса, или там, приступы тревоги — это то, как ты начинаешь постигать края самого разума... другим людям это просто недоступно. — Он сдвинул рубашку к изножью кровати, скинул сандалий с ноги, помогая себе пальцами другой. — Понимаешь? — Текстура дощатого пола гораздо лучше ощущалась той ступней, которая все это время была босой.

— Конечно. — Произнес Тэк мягким, успокоительным тоном. — Почему бы тебе не снять оставшуюся одежду?

— Слушай, мужик, я невероятно грязный... — Он поднял глаза. — От меня, должно быть, несет как... Если не хочешь...

— Я точно знаю, как от тебя несет, — сказал Тэк. — Давай.

Кид вздохнул, подумал вдруг, что все это забавно, откинулся назад, на твердую койку, расстегнул ремень и закрыл глаза.

Слышно было, как Тэк что-то ворчит про себя. Потом ботинок, падая на пол, глухо стукнул, перевернулся; за ним второй.

Секундой позже к его бедру прижалось теплое бедро. Раскрытая ладонь легла на живот, слегка надавила; пальцы раскрылись. Руки Тэка скользнули к его талии, дернули.

Его пятки и плечи с силой вдавились в жесткое покрывало, когда он выгнулся, приподнимая ягодицы.

Тэк стянул с него джинсы, и:

— Мать моя женщина! Что с тобой такое — что это за дрянь у тебя на члене?

— Чего... что? — Он открыл глаза, приподнялся на локтях и посмотрел на свою промежность. — О чем ты?.. — Потом ухмыльнулся. — Да все в порядке. Вот с тобой что такое?

— Это что, перхоть у тебя в паху?

— Это не перхоть. Я был с женщиной. Незадолго до встречи с тобой. Просто у меня не было возможности помыться.

— Она что ли была больна?

— Не-а. Ты что, женщин никогда не трахал?

Взгляд Тэка приобрел странное выражение.

— Буду честен: мои попытки можно пересчитать по пальцам одной руки.

Он поджал и без того тонкие губы.

— Если мои чертовы ноги не отбивают у тебя охоту, то это уж точно тебя не убьет! — Он потянулся рукой почесать жесткие волосы в промежности. — Это просто типа высохшая... сперма, что-то в этом роде. — Проходящая через нее цепь поблескивала. — Так иногда бывает с женщинами, когда они текут. Ничего страшного тут нет. — Он перестал чесаться, и снова откинулся на локти. — Могу поспорить, тебя это возбуждает.

Тэк покачал головой, рассмеялся.

— Продолжай, — сказал он.

Тэк опустил голову, сверкнул ярко-голубым взглядом:

— Кого-кого, а тебя это точно возбужает, да?

Кид вытянул руку, надавил.

— Продолжай.

Толстые руки соединились под ним, обвившись вокруг талии. Тэк (их промежности разделяло расстояние не шире сжатого кулака) с нажимом провел щетинистым подбородком по его шее один раз, другой. Кид оттолкнул его; большая толстая голова сползла вниз по груди и животу. Горячее кольцо рта Луфера упало ему на член; член налился кровью; кольцо поднялось; и упало снова. Лоб Тэка вплотную уперся ему в живот. Киду пришлось скрестить колени и вытянуться; он лежал, приоткрыв рот, закрыв глаза, натягивая цепь на груди. Думай о ней, так будет проще. (Тэк лицом вдавил стеклянные фрагменты ему в паховые волосы) Изнанка век серебрилась луной и раскалывалась ветвеобразными трещинами. Воспоминание о подхваченных порывом ветра листьях вдруг превратилось в другое: волосы сдвигаются, открывая ее лицо, глаза зажмурены, рот вбирает воздух маленькими глотками. От нарастающего жара у него перехватило дыхание, и он кончил. Секундой позже Тэк поднял голову, прохрипел

— Да... — и оросил его влажные, чувствительные гениталии.

Кид стиснул зубы.

Тэк упал рядом с ним, оперевшись на локоть, перевернулся на спину.

Кид уткнулся лбом ему в руку. Левым глазом он смотрел на вздымающийся луг луферовой груди. (Поле зрения правого глаза перекрывалось плотью)

— Что ты хочешь, чтобы я сделал?

Ему совершенно не хотелось ничего делать. Он устал.

Тэк обнял его за голову и прижал к себе.

Пальцами Кид теребил волосы у него на груди.

— Укуси меня за сосок, — сказал Тэк. — За правый. Сильно.

— Окей. А где?.. А-а. — Он зажал выпуклость между зубами.

Тэк толкнул его руку к своей внушительной мошонке, стиснул его пальцы на обильной, морщинистой плоти.

— Давай. Как можешь сильнее.

Снова и снова Тэк бил себя кулаком по руке. Все это продлилось довольно долго.

Кид мучил зубами сосок Тэка, подбородком и носом зарываясь в волосяной покров. Несколько раз сжал ему яички, так сильно, насколько осмелился; Тэк убыстрил ритм. У Кида во рту было солено; и не хотелось проверять, была ли это кровь.

Что-то горячее брызнуло ему на бедро и сползло вниз. Он отпустил — зубы и пальцы одновременно — закрыл глаза, и перевернулся на другой бок. Тяжелая рука мягко обхватила его вокруг груди. Тэк несколько раз ткнулся подбородком ему в плечо, пытаясь расположиться на тонкой подушке; Кид разок стиснул его предплечье, устраиваясь сонно и уютно в колыбели тэкового тела.

Он спал.

Время от времени он чувствовал, как Тэк начинает вертеться на односпальной кровати. Один раз он проснулся полностью оттого, что рука теребила его за плечо; но снова уснул, не успело движение затухнуть. В какой-то момент он был уверен, что Тэка в кровати нет; в другой — почувствовал, как он забирается обратно. Все это время он не двигался, но лежал лицом к стене, сомкнув веки, голову положив на руку, одно колено поджав к телу, одну ступню свесив с края матраса, то погружаясь в сон, то почти выныривая из него.

Потом он проснулся от ощущения жара в районе промежности. Моргнул, — и сексуальное возбуждение обернулось желанием помочиться. Он откатился на спину и приподнялся на локтях.

Луфер видимо так и не сумел комфортно устроиться с ним вдвоем в таком тесном пространстве, и теперь сидел, широко раскинув колени и глубоко утонув в мягком вращающемся кресле; голова его склонилась на шерстистое плечо, руки были сложены на волосатых бедрах.

На одном столе стояла тарелка, по поверхности другого были разбросаны книги; тарелка с кофейной чашкой стояли на полу, неподалеку валялись ботинки Тэка, его одинокий сандалий и обе пары их штанов: в комнате, ранее довольно опрятной, теперь царил беспорядок.

Садясь на кровати, он задел ногой отрез, и тот, развернувшись, частично сполз на пол. Простыни поверх наматрасника не было. На наволочке кольцеообразные пятна перекрывали друг друга. Отбросив ткань в сторону, он осмотрел цепь, застегнутую у него на колене и спиралью проходящую по икре, промежности, животу, бедру... Потрогал во впадине ключицы застежку, которой цепь замыкалась вокруг шеи. Вытянул руку, повертел ею туда-сюда: блик прыгал по виткам вокруг его запястья с одного стеклянного фрагмента на на другой. Потом сгорбился, чтобы изучить одно из зеркал у себя на животе: оно было посеребренным с обеих сторон. Скорчившись на кровати, он ощутил жжение в мочевом пузыре.