Дальний приход (сборник)
Шрифт:
— Нечего мне говорить на это… — сказал отец Николай. — Ничего я и сам не понимаю… Подошел ко мне в церкви человек, пригласил в квартире его молебен отслужить… А что же, если он месяц назад помер, не хоронят его?
— Это вам, батюшка, у наследницы его спросить надо… Когда в морг увезли Алексея Степановича, она прибрала тут все и больше не появлялась. Ну, ладно… Ее телефона я не знаю… Что, в милицию будем звонить?
— Ну, если считаете, что нужно в милицию звонить, звоните…
— Сейчас позвоним… — сказал старик. — Это хорошо, что вы сознательность
— Я в храме подожду! — сказал отец Николай. — В церкви, в Красном переулке, буду, если милиции потребуюсь…
И не слушая возражений сухопарого старика, вышел из квартиры и спустился на улицу…
— Вот такая история со мною была… — завершая свой рассказ, проговорил отец Николай. — Милиции я так и не дождался. То ли старик заявлять не стал, то ли в милиции ему не поверили…
— А что же это вообще-то было? — спросил я.
— Не знаю… — сказал отец Николай. — Я думаю, что Алексей Степанович один в квартире умер. Его в морг увезли, а про то, что отпеть надо и похоронить, позабыли. Вот он и пришел ко мне, чтобы я отпел его…
— А вы?
— Отпел, конечно, раба Божия Алексея… И племянницу разыскал, заставил похоронить дядю… Она неплохой женщиной оказалась, только заполошной немного. Когда дядину квартиру продала, вечное поминание заказала и в монастыре, и у нас… А еще, когда она квартиру продавала, позвала меня, чтобы я на память взял что-нибудь… Я себе это трюмо взял с треснувшим зеркалом…
И он провел меня в соседнюю комнату, где стояло старинное трюмо.
Трещина бежала по всему зеркалу, но само зеркало было удивительно чистым и ясным…
Заяц с оторванным ухом
Кругловы потонули на озере, когда ездили на маяк за черникой.
Осталась восьмилетняя дочка Таня — тихая, спокойная девочка, с которой дружили все дети их большого четырехэтажного дома.
Родни у Кругловых в поселке не было, и Таню, когда похоронили родителей, отправили в детский дом.
Провожать ее вышли все дети.
Они стояли возле подъезда и смотрели, как Таня, сопровождаемая строгими тетями, села в машину. Она не плакала, только крепко прижимала к груди своего серого зайца с оторванным ухом.
Это еще летом было, а в октябре, когда уже зарядили бесконечные серые дожди и совсем съежился дневной свет, возвращаясь из школы, дети снова увидели Таню. Замотанная в темный платок, она сидела у дровяных сараев с потемневшими от дождей стенами и прижимала к груди серого зайца с оторванным ухом.
— Ты вернулась? — окружили Таню дети. — Тебя отпустили из детдома?! Навсегда?
Таня что-то отвечала, но толком никто и не слышал ее, потому что все наперебой спешили рассказать Тане, что случилось в доме за эти месяцы.
— Витька Егоров ногу сломал, когда с яблони упал! Мама у Колюшкиных теперь завучем в школе работает! А у тебя, Таня, в квартире, теперь Самохины живут. Самохин капитаном на самоходке ходит!
— Я знаю… — грустно улыбаясь, сказала Таня.
— А ты?! Ты к себе пришла, и они не пустили тебя, да?!
— Нет… — покачала головой Таня. — Я не пришла. Пускай живут…
И хотя и не понятен был ответ, но почему-то никто не стал допытываться, что хочет сказать Таня.
А, может быть, потому и не переспросили, что в этот момент мать Саши и Нади Колюшкиных выглянула из окна и закричала, чтобы шли они скорее обедать.
Следом за Сашей и Надей пошли и другие дети, и только Витька Егоров, который все еще немного прихрамывал после больницы, остановился у двери парадного и оглянулся на Таню.
— Может, ты к нам зайдешь… — неуверенно предложил он. — Погреешься?
— Я не застыла! — сказала Таня.
Замотанная в темный платок, она сидела у дровяных сараев, прижавшись спиной к потемневшей от дождей стене, и так грустно смотрела на Витьку, что он не выдержал этого взгляда.
Махнул рукой и зашел в парадное.
Но дома Витька не выдержал и, шмыгнув носом, рассказал о встрече матери.
— Таня приехала? — удивилась мать. — Так чего же ты к нам ее не пригласил?
— Я ее звал погреться, но она отказалась…
— Витька-Витька! — вздохнула мать и, накинув на плечи куртку, выбежала из квартиры.
У сараев она столкнулась с Колюшкиной, которая тоже отправилась искать Таню.
Тани, однако, нигде не было.
Не было ее ни у Самохиных, где раньше жила Таня, ни у других ребят в доме. При этом все они в один голос утверждали, что действительно видели Таню.
— Не знаю, что и делать… — сказала Колюшкина. — Сердце не на месте.
— Надо… — сказала Егорова. — Позвонить надо в детдом. Сообщить им.
Колюшкина работал завучем в школе, и у нее остались телефоны строгих женщин, увозивших Таню.
По этим телефонам и дозвонились до детдома.
— Таня Круглова?! — переспросил его директор. — Да, да… Прискорбный случай… Мы все потрясены… Вы понимаете, уже решен был вопрос с усыновле… простите, с удочерением Тани! И ведь как замечательно все складывалось: девочку хотели взять в США! И вот, такая трагедия!
— Трагедия?! — испугалась Колюшкина. — Вы не беспокойтесь! Мы разыщем!
— Кого вы разыщете?! — сердито воскликнул директор. — Никого не надо разыскивать! Умерла сегодня Таня Круглова! На операции умерла!
Так и стало известно в поселке о смерти Тани Кругловой.
Удивлялись все, что здоровая девочка умерла на операции, или — говоривший тут понижал голос — может, Таню в детдоме на органы, как по телевизору говорят, пустили…
О появлении Тани в поселке, у дровяных сараев, не вспоминали вообще, мало ли чего дети придумывают…