Дальняя дорога
Шрифт:
– Машины и девочки мне тоже нравились!
– Не исключаю, но скачки на быках были для тебя смыслом жизни. Именно этим ты хотел заниматься больше всего, ни о чем другом не мечтал, и… – Она закрыла глаза. – Ты прирожденный ковбой. Я против собственной воли признавала, что талантов, желания и мотивации тебе хватит, чтобы стать лучшим в мире. Я гордилась тобой. Но все-таки страдала. Не потому что думала, будто ты не справишься. Просто я знала: ты готов рискнуть жизнью, чтобы исполнить свою мечту. Я снова и снова видела, как ты получаешь травмы – и опять выходишь на арену. – Линда переступила с ноги на ногу. – Не забывай, что для меня ты навсегда останешься ребенком, которого
Люк молчал, охваченный знакомым стыдом.
– Скажи, – попросила Линда, глядя сыну в лицо. – Ты и правда не можешь без этого жить? Ты по-прежнему хочешь быть лучшим?
Он долго рассматривал свои сапоги, а потом неохотно поднял голову и признал:
– Нет.
– Мне так не показалось.
– Мама…
– Я знаю, зачем ты рискуешь. Так же как и ты знаешь, почему я возражаю. А еще я знаю, что не могу тебя остановить, хоть ты и мой сын.
Люк сделал глубокий вдох и заметил вдруг усталость на лице матери. Смирение, словно облако, окутывало Линду.
– Зачем ты сюда пришла, мама? – спросил он. – Не затем же, чтобы сказать, что ты возражаешь.
Та грустно улыбнулась.
– Нет. На самом деле я пришла, чтобы посмотреть на тебя и проверить, все ли нормально. И узнать, как прошла поездка.
Мать хотела узнать что-то еще, и Люк это понимал, но тем не менее ответил:
– Все было отлично. Хотя и мало. Такое ощущение, что я больше времени провел в машине, чем с Софией.
– Да уж наверное, – согласилась мать. – Как тебе ее семья?
– Приятные люди. Очень дружные. Мы столько смеялись за ужином.
Она кивнула, скрестила руки на груди и поежилась от холода.
– Хорошо. Как там София?
– Отлично.
– Я-то вижу, как ты на нее смотришь.
– Да?
– Сразу понятно, что ты чувствуешь, – твердо сказала мать.
– Да? – повторил Люк.
– Успокойся. София – необычная девушка. Я очень рада, что мы познакомились. Думаешь, у вас что-то получится?
Он переступил с ноги на ногу.
– Надеюсь.
Линда серьезно взглянула на сына.
– Тогда расскажи ей.
– Я уже рассказал.
– Нет, – мать покачала головой. – Про то самое.
– Про что?
– То, что сказал нам врач. – И Линда продолжала, не трудясь выбирать слова: – Скажи Софии, что если ты не бросишь ездить, то скорее всего умрешь через год.
Глава 20
Айра
– Бродить по дому ночью – это совсем не то же, что читать письма, – внезапно говорит Рут.
– Что ты имеешь в виду?
Я пугаюсь, вновь заслышав ее голос после долгого молчания.
– Картины не похожи на дневник, который ты написал для меня. Я могла прочесть все письма, а ты не видишь все картины. Многие сложены в тесных комнатах, и ты годами их не видел. И на те, что лежат в ящиках, ты не смотришь. Сейчас ты их даже не сумеешь открыть.
Она права.
– Я позову кого-нибудь, – говорю я. – Сменю картины на стенах. Как ты обычно делала.
– Да, но когда я вешала картины, то знала, как добиться максимального эффекта. Тебе недостает вкуса. Ты просто заполнил свободные места чем попало.
– Предпочитаю эклектику.
– Это не эклектика. Это пошло, громоздко и пожароопасно.
Я ухмыляюсь.
– Значит, хорошо, что никто не приходит в гости.
– Ничего хорошего, – возражает Рут. – Ты, конечно, застенчив, но всегда черпал силы, общаясь с людьми.
– Я черпал силу у тебя, – говорю я.
Хотя
– Я говорю о покупателях. Ты обращался с ними по-особенному. Вот почему они оставались твоими преданными клиентами. И поэтому магазин разорился, как только ты его продал. Потому что новых хозяев больше интересовали деньги, чем качество услуг.
Рут, возможно, права, но иногда я думаю, что причиной тому стал скорее меняющийся рынок. Еще до того, как я отошел от дел, магазин начал привлекать все меньше покупателей. В других районах Гринсборо открывались крупные торговые центры с большим ассортиментом, и, когда люди начали массово переселяться в пригороды, магазины в старых кварталах стали хиреть. Я предупредил об этом нового владельца, но он намеревался двигаться в ногу со временем, и я ушел, зная, что поступил с ним честно. Пусть магазин и не принадлежал больше мне, я ощутил острое сожаление, когда узнал, что он вот-вот закроется после девяноста лет бурной торговли. Старые галантерейные магазины – одним из таких я заправлял несколько десятилетий – канули в прошлое вместе с фургонами переселенцев, антеннами на крышах и дисковыми телефонами.
– Конечно, моя работа совсем не похожа на твою, – наконец говорю я. – Я не любил магазин так, как ты любила школу.
– Зато я отдыхала целое лето.
Я мысленно качаю головой.
– Все из-за детей. Ты вдохновляла учеников, а они тебя. Каким бы запоминающимся ни было лето, в конце концов тебе не терпелось вернуться в школу. Потому что ты скучала по детям. По их смеху, любознательности и наивному взгляду на мир.
Рут смотрит на меня, подняв брови.
– Откуда ты знаешь?
– Ты сама говорила.
Рут работала в третьем классе. Она полагала, что это один из самых важных периодов в жизни школьника. Большинству учеников было восемь-девять лет – возраст, который Рут всегда считала переломным в образовании. Дети уже вполне взрослые, чтобы понять некоторые вещи, совершенно чуждые им год назад, и в то же время достаточно маленькие, чтобы с абсолютным доверием подчиниться руководству взрослых.
А еще, с точки зрения Рут, в восемь-девять лет ученики начинают разделяться по успеваемости. Одни обгоняют, другие отстают, и этому причин бесчисленное множество. Но в той конкретной школе и в ту конкретную эпоху большинство учеников – и их родителей – образование не интересовало. Дети ходили в школу до восьмого-девятого класса, а потом бросали учебу и целый день трудились на ферме. Перед Рут стояла проблема, которую нелегко было решить. Из-за некоторых учеников она не спала ночами, никак не могла успокоиться и годами разрабатывала учебные планы, не оставляя надежды достучаться до детей и родителей. Она заставляла ребят высаживать семена в стаканчики из-под кофе и подписывать ярлычки, надеясь пробудить охоту к чтению. Она ловила с учениками жуков и давала им имена, поощряя интеллектуальный интерес к миру природы. Контрольные по математике непременно включали задания, в которых шла речь о сельском хозяйстве и деньгах: «Если Джо собрал с каждого дерева четыре корзины персиков, а в каждом из шести рядов было пять деревьев, сколько всего корзин он соберет?» Или: «Если у тебя есть двести долларов и ты купил семян на сто двадцать, сколько денег останется?» Рут обращалась к тому, что имело значение для детей – и чаще всего ей удавалось добиться своего. Пускай некоторые и уходили из школы раньше времени, впоследствии они иногда навещали ее и благодарили за то, что она научила их письму, чтению и основам математики – в достаточном объеме, чтобы справляться с подсчетом расходов.