«Дальше… дальше… дальше!»
Шрифт:
Сталин. Это я тебя должен спросить, что это значит! Я тебя предупреждал на Политбюро — твое попустительство врагам народа, твое заигрывание с такими матерыми негодяями, как Бухарин и Рыков, даром не пройдет, обязательно скажется на твоем моральном облике.
Орджоникидзе. О морали не надо.
Сталин. Ты что нам устроил на дне рождения Клима? Политбюро идет по залу на сцену, а товарищ Орджоникидзе протискивается между рядами, чтобы на глазах у всех облобызаться с Рыковым, по которому веревка плачет. И Политбюро стоит на сцене
Орджоникидзе. Зачем тебе Бухарин и Рыков? Не напился?
Сталин. С кем разговариваешь?
Орджоникидзе. С тобой разговариваю. А ну сядь! (Сталин неожиданно для самого себя садится.) Ильич про тебя писал — «законный любимец партии», Ильич про меня писал — «законный любимец партии», или он про него писал — «законный любимец партии»? У кого на руках умер Ленин? У тебя? У меня? У него на руках умер Ленин. И за это ты ему пулю в затылок хочешь? Какие у тебя доказательства?
Сталин. Ты что, не читал показаний?
Орджоникидзе. Поручи Ежову, он принесет показания и на тебя.
Сталин. Мне не нужны доказательства. Пускай он нам докажет, что у него нет враждебных мыслей. Он вот все болтает, что в органах творится что-то непонятное, что там чуть ли не заговор против партии. (Улыбается.) Вот мы его и направим в НКВД, чтобы он там лично все проверил.
Орджоникидзе. Он сидит дома, нянчит только что родившегося ребенка, а приговор уже известен. Зачем же тогда через четыре дня собирать пленум? Хочешь нашими руками затянуть петлю? Я видел Пятакова перед процессом, я не узнал его. Что вы с ним сделали? Ты разрешил пытать наших людей, потому что на Западе фашисты пытают коммунистов? Но наши люди не фашисты! В какой ряд ты сам себя ставишь? Ленин сплачивал нас на основе сознания, а ты на страхе, на крови, на том, что все дозволено?
Сталин. Да что с тобой, Серго? Откуда такое малодушие? Идет жестокая схватка, о которой мы с тобой предупреждали партию не раз. Идет выкорчевывание врагов, которое мы с тобой готовили тоже очень давно. В чем усомнился, дорогой?
Орджоникидзе. В тебе.
Сталин. Ты что — смерти ищешь?
Орджоникидзе(спокойно). Ищу.
Сталин(почувствовав опасность). В чем дело, дружище? Тебя этот обыск так расстроил? Я скажу Ежову, чтобы он этих идиотов сгноил к чертовой матери, понимаешь…
Орджоникидзе. За что ты арестовывал мальчишек — Андрея Свердлова и Диму Осинского?
Сталин. Вольнодумцы. Так мыслят, так размышляют…
Орджоникидзе. А монополия на мысль у тебя?
Сталин (шутливо). Пошел вон! Сукин сын, друг называется!
Орджоникидзе (властно). Сиди!
Сталин.
Орджоникидзе. За родного брата твоей жены я должен тебя просить? Тебе мало, что он твоего Яшку воспитал? Тюрьма в знак благодарности?
Сталин. Выпустим, что за разговор, что за обиды между своими людьми? За кого еще ты хочешь просить?
Орджоникидзе. За всех, кого ты уже наметил… за партию… за армию… за моих людей… Я же вижу — у тебя план… ты не успокоишься, пока всех не перережешь… За всех прошу тебя. Хочешь, на колени встану?
Сталин. Серго, дорогой, успокойся… Ты наивный человек, ты всем веришь, ты всех любишь… Вот они на твоих заводах перевыполняют планы, в том числе и вредители. Зачем, спрашивается? Чтобы втереться в доверие…
Орджоникидзе. Дожили. Теперь придумал, как забирать лучших людей. Зачем тебе столько? Какая сволочь подсунула тебе мысль, что труд заключенного раба выгоден социализму?
Сталин. Серго, по сравнению с нашими великими делами — это все мелочи, издержки первопроходцев… Уверяю тебя. Об этом даже никто и вспоминать не будет. Будут гордиться твоей индустрией, твоими заводами, которые ты дал партии и народу.
Орджоникидзе. Да не я дал, а те, кого ты ставишь к стенке!
Сталин. Ты вот все на Молотова обижаешься, травит, мол, ассигнования урезает, подножки ставит, а он тебя за Магнитку третьего дня к ордену Ленина представил. Я протестовал, говорю, у Серго вся грудь в орденах, хватит ему, давайте лучше еще один город в его честь назовем, но товарищи настаивают, пусть, говорят, будет и город, и орден. Что делать товарищу Сталину с такой оппозицией? Пришлось капитулировать.
Орджоникидзе(о своем). Я вспомнил 17-й съезд, оружейники из Тулы поздравляли нас и вручили тебе свою продукцию — снайперскую винтовку. Ты взял ее, вскинул, навел на зал и прицелился — какую овацию устроили тебе делегаты, как были счастливы… Трех лет еще не прошло, скольких ты уже уложил?
Сталин. Съезд победителей… Ты мне про этих проституток не напоминай! Славили, хвалили, а потом столько голосов против — это, по-твоему, порядочно, это по-партийному?
Орджоникидзе. Но ведь твой лизоблюд Каганович сделал тебе только три голоса против, как было у Кирова, — чего волноваться?
Сталин. Я люблю открытую борьбу. Я люблю смотреть врагу в глаза.
Орджоникидзе. Когда он связан по рукам и ногам.
Сталин. Это ты мне говоришь?
Орджоникидзе. Не смеши, Коба. Мы с тобой столько лет знаем друг друга.
Сталин. Это вы всегда действовали за моей спиной, исподтишка. Сколько раз обсуждался вопрос о перемене Генсека? В Кисловодске в пещере обсуждался? В 26-м у Петровского обсуждался? Смирнов и Толмачев обсуждали? В Москве перед 17-м съездом обсуждали? И на всех этих разговорах был ты.