«Дальше… дальше… дальше!»
Шрифт:
Сталин. Ты, Дзержинский, не понимаешь. Родились новые поколения, они не видели ни революции, ни гражданской войны. Я дал им перспективу. То, что мы делаем, — это ваша революция, ваша гражданская война, товарищи, сказал я им. Дерзайте! Великий лозунг «Догнать и перегнать», который наш героический рабочий класс наполнил реальным содержанием, родился не в кабинете товарища Сталина. Мы только сформулировали то, что народ осознал.
Бухарин. Но ведь марксистов устраивает не всякий прогресс! Социализм — это не только тонны и метры, плотины и заводы, это прежде всего человек, это отношения между людьми. Если в этих отношениях
Сталин. Мы строили и построили великую державу, не считаясь с которой теперь в мире ничего не может произойти.
Бухарин. Какие мы идиоты, почему же тогда мы не пошли за Столыпиным? Он тоже строил великую державу. Не потому ли, что мы хотели другого величия — социалистического? Никто не спорит против индустриализации и преобразования деревни на социалистический лад, это абсолютно необходимо иного пути нет. Весь вопрос в том, как. Вот что нас разделило.
Сталин. Недаром тебя Троцкий называет Колей Балаболкиным. Вы все, лидеры правых, не понимаете наших большевистских темпов развития, не верите в эти темпы и вообще не приемлете ничего такого, что выходит из рамок постепенного развития, из рамок самотека. Ты действительно не диалектик, для тебя категория времени не существует. Мы не будем ждать милостей от истории, мы заставим ее отдать их нам. Иначе нас раздавят (Помолчав.) Ну, хорошо, а твоя программа в чем же? За что ты выступаешь?
Бухарин. За медленное, десятки лет, врастание в социализм через планомерный рост промышленности, через кооперацию, через тысячу и одну промежуточную форму кооперации, от низшей к высшей. За смену лозунга: не «кто кого?», а «кто с кем?». За преодоление трудностей в основном экономическими методами. За то, чтобы хозяйство существовало для человека, а не человек для хозяйства. За советский закон, а не советский произвол, умеряемый «бюро жалоб», неизвестно где обретающимся За многообразие свободной культуры, а не за право сжимать всех в один кулак. За политическую диктатуру партии, которая никогда не забывает того, что говорил ей Ленин: «Если вы будете гнать всех не особенно послушных, то вы рискуете остаться в окружении дисциплинированных дураков и партию загубите тогда наверняка»! За резкий отпор всякому национализму, как грубому черносотенному, так и самому утонченному, — тоже требование Ильича. За совесть, наконец, которая в политике не отменяется, как думают некоторые. За то, чтобы всегда помнить: как нет сухой воды, так не может быть бесчеловечного социализма.
Сталин. И сколько лет на это просишь?
Бухарин. Не знаю, двадцать — тридцать, но все всерьез и надолго…
Сталин. А если завтра война?
Бухарин. Если завтра война, будем воевать, ничем, никакими обидами друг с другом не разделенные. Но если ты войне своими глупостями помогать не будешь, войны может не быть. Если ты не будешь раскалывать рабочий класс на Западе своими заявлениями, что социал-демократы — это фашисты. Если ты действительно будешь строить армию, а не обезоруживать ее арестами донельзя, ну и так далее…
Сталин. У нас всего 10 лет в лучшем случае, и за это время мы должны были совершить скачок из небытия в социализм. Вот почему я подхлестывал страну.
Бухарин. Хорошо, у нас было всего десять лет. Но разве нельзя их было пройти по-человечески, по-ленински? Скольких трагедий мы бы избежали, скольких людей мы бы сохранили! Ты спросил миллионы мужчин и женщин, которые совершили этот скачок из небытия в социализм, хотят ли они сойти в действительное небытие, в безвестные могилы оболганными, униженными, растоптанными, с клеймом «враг народа»? Чем ты ответил на их энтузиазм, которого не знала история человечества? Октябрьская революция, которую они приняли с таким воодушевлением, этой альтернативы в себе не несла. Что было бы с нашей партией, если бы 25 октября мы предложили делегатам Второго съезда Советов не ленинские декреты — мир, хлеб и свобода, а будущую программу товарища Сталина?
Сталин. Но ведь с тобой, Бухарин, никто не пошел. Даже твои дружки из левой оппозиции, ты бы задумался об этом. Лучше, чем сказал Троцкий в 28-м году…
Троцкий. Не отказываюсь ни от одного слова! Со Сталиным против Бухарина? Да! С Бухариным против Сталина? Никогда!
Бухарин. Это не мне, а вам, Иосиф Виссарионович, надо задуматься, почему с вами готов был идти рука об руку такой ваш враг, как Троцкий. Человек, для которого народ и революция всегда были только материалом для сооружения памятника себе, а разговоры о ленинизме без какого-либо понимания его духа, буквы и сути — прикрытием вожделенных планов. В политике вы антиподы, но в презрении к людям, к массам вы вполне можете соревноваться друг с другом.
Ленин. Николай Иванович, а почему, когда читалось по делегациям мое письмо к съезду, вас тоже не взволновала та «решающая мелочь», о которой я кричал партии?
Бухарин. Тогда я этого не понял. А когда понял, что сам стал картой в чужой игре, было слишком поздно.
Сталин. И партия ни тебя, ни Рыкова, ни Томского не поддержала.
Бухарин. Она до последнего момента ничего не знала. Мы ведь с вами все в единство играли. Мы не обратились к партии — это наша главная вина. Мы стали жертвами аппаратной закулисной борьбы, в которой равного вам, товарищ Сталин, нет.
Ленин. Николай Иванович, не сводите все к этому. Это было бы слишком просто. Когда в письме к съезду я назвал Сталина одним из самых выдающихся деятелей нашего ЦК, я и сейчас думаю, что не ошибался. Не сбрасывайте со счетов его незаурядные, выдающиеся организаторские и политические способности.
Бухарин. И нашу способность к компромиссам, жертвой которых мы стали. По ночам я иногда думал, а имеем ли мы право промолчать? Ведь речь идет о судьбе страны. Не есть ли наше молчание просто трусость? И не становится ли тогда наша буза, вся наша борьба со Сталиным просто онанизмом? И все-таки мы промолчали, ко всем своим прегрешениям я добавил еще одно, может быть, самое тяжелое. Мы сами себя загнали в угол. Испугались нарушить те каноны единства, в создании которых участвовали.
Сталин. Мне опять не нравится характер того, что происходит на сцене. У нас, между прочим, в спектакле еще Зимний дворец не взят.
Бухарин. А чего ты испугался?
Сталин. Я чувствую, куда дело идет. Такие вопросы не театрами решаются.
Дзержинский. Но и театрами вводятся в круг обсуждения! Поставить точный диагноз, чтобы верно лечить болезнь, можно только всем миром. И эти три часа — наш вклад в работу консилиума, не более того. Продолжайте, Николай Иванович.