Дальше некуда
Шрифт:
— Вы, дражайший Сергей Петрович, истинно милосердный христианин! — умилился Логинов.
— …но за побег прибавлю два дня ареста. На сколько ему было велено сесть в амбар? — справился комендант у канцеляриста.
— На трое суток, ваше-ство!
— Отец Леонтий, в моё отсутствие вы чудесным образом смягчили сердце Скирюка. Или Дивов поделился с ним шампанским… Сколько бутылок он приговорил?
— Семь-с, в одно горло.
— Итого десять суток. Извольте вернуться в пу, господин Дивов, иначе вас проводят казаки.
— Бей, но выслушай, — упрямый гусар не двинулся с места. — Ваше высокоблагородие, я действительно узнал нечто важное. Если вы услышите это через неделю из других уст, принимать меры будет поздно.
Доброта медленно, но неотвратимо улетучивалась из мощного тела Володихина. Чтобы ощутить новый прилив милосердия, ему требовалось добавить чарку-другую.
— Вы пререкаетесь со мной? Осторожнее, сударь. В моей власти послать вас ещё дальше…
— Дальше некуда, ваше высокоблагородие, — настал черёд Дивова усмехаться. — Дальше — океан, три тысячи миль до Ванкувера. А здесь кончается империя и начинаются чудеса, в чём я убедился лично. Впрочем, если вам будет угодно снарядить «Оказию», чтобы доставить меня в Америку…
— На Аляску! — громыхнул Володихин. Штофы на столе испуганно покачнулись.
— В Захарьевский острог, — Леонтий укоризненно сократил размах коменданта. — Посидит месяц-другой, одумается… У нас так мало образованных и благородных людей, Сергей Петрович! Как можно лишать себя светского общества?
— Итак, я готов рассказывать, — предложил Дивов, словно и не звучало угроз. — Вот, господа, сижу я в пу. Скука смертная. Кто сомневается, может провести там денёк — меланхолию гарантирую. Опять же, юкола. Собаки, не премину заметить, и те сейчас китовым мясом обжираются…
Дивов поднял глаза горе и сделал художественный полуоборот туловищем, набираясь вдохновения. Комендант единым махом заглотил порцию мексиканской водки — как воды выпил, — после чего утёр свои знаменитые усы.
— …а люди водочку попивают.
Поняв, что полковника намёк не проймёт, Логинов нацедил Дивову текилы и молча подал, сопроводив этот жест красноречивым взглядом, буквально приказывающим: «Пей!»
— Сердечно вам благодарен, отец протоиерей… Ah! c’est bien, bien barbare, cette boisson — l`a! [3] Тут, представьте, ко мне в окошко кто-то царапается. Явно не собака — пу на сваях, нарочно над землёй поднято, чтобы лайки или каменные мыши не залезли. Приоткрываю я окно, а там… обнажённая девушка, voil`a une vraie beaut'e! [4] прекрасная, как сама весна!
3
О, это очень, очень варварский напиток! ( фр.).
4
вот настоящая красота! ( фр.).
— Ко мне бы кто залез, — вслух позавидовал агент.
— Боюсь, ваша половина окажется у окна первой и поприветствует гостью чем-нибудь тяжёлым. Например, камнем. В голову, — отозвался Логинов.
Здесь и Володихин заинтересовался рассказом, но вида не подал. Просто сел и расстегнул воротничок мундира, а то что-то душно стало.
— Я в изумлении. Это была не лотарянка, господа, даже не из русских поселенцев. Волшебные волосы, словно мантия! Как те чудесные кудри, что скрыли святую Инессу от нескромных взглядов. Не успел я воскликнуть: «Кто вы, прелестница?», как она обратилась ко мне по-французски.
— А рыбий хвост? — нарушил начальственное молчание полковник. — Где рыбий хвост, обязательно присущий русалке? Вы его видели?
— Господин комендант, у вас была няня? — раздражённо бросил Дивов. — Я надеюсь, вас не батюшкины денщики воспитывали? Нянюшка непременно сообщила бы вам, что феи иногда сбрасывают оперение, крылья и прочие атрибуты фауны. Людям они предстают в чём мать родила. Могу я просить вас не перебивать меня? Так вот, эта чаровница сказала: «Монсиньор, я вижу, что вы русский офицер и дворянин. Я умоляю — помогите нам!»
— Дичь, — пробурчал Володихин. — С чего бы фее, едва увидев вас в окошке пу, делать столь далеко идущие умозаключения?
— Во-первых, феи — волшебницы, им открыто тайное знание, — легко парировал Дивов. — Во-вторых, не надо никакого чародейства! Если на затерянных островах, на краю мира, небритый мужчина сидит взаперти в рыбном амбаре, одетый в одно исподнее и распевает на чистом языке Вольтера «Давайте любить, танцевать и петь!» — то это непременно русский офицер. Я благодарю Бога, что не затянул тогда «Марсельезу», иначе бы красотку ветром сдуло…
— …а я бы задумался о переводе вас в Захарьевский острог за пение революционных песен, — закруглил Володихин. — Дальше!
— Она сказала «нам», — Логинов не упускал ни единого слова. — Что же, их было несколько?
— Господа, — агент прикрыл зевок ладонью, — стоит ли всерьёз обсуждать чьи-то галлюцинации? Кроме корнета, никто это морское чудище не наблюдал, а мы толкуем о небылицах как о чём-то натуральном. Мсье Дивов, вы умелый охотник на бобров — но ради Бога, не утомляйте нас побасенками. Сейчас я напишу приказчику записку, чтобы он выдал вам штоф водки… если комендант позволит… и отправляйтесь в пу!
— Вы не верите слову дворянина, милостивый государь? — выпукло и враждебно взглянув на агента, помрачнел Дивов. — Но может быть, вы поверите своим глазам?
С этими словами он извлёк из-под нательной рубахи…
«Пистолет!» — мелькнуло в уме у Володихина. Несмотря на обширный торс, полковник был на диво скор в движениях и мгновенно изготовился запустить в ссыльного полным штофом. Но предмет в руке Дивова оказался лорнетом — несомненно золотым и украшенным драгоценными камнями. Раскрыв его, ссыльный с презрением лорнировал застольную компанию, словно старая княгиня на балу — выводок молодых графских дочек.
— Как вы можете объяснить появление этого предмета на Пойнамушире? Держите. Его мне дали в доказательство. Надеюсь, вам ясно — будь эта вещица моей, я бы нашёл возможность продать её и не прозябал бы в роли зверобоя.
— Весомо, — куда тише, чем прежде, заметил агент, вместе со всеми склонившийся над изящной вещью. — Парижская работа, причём старинная.
В том, что касалось ценностей и денег, агенту можно было доверять всецело. Он начал служить компании, когда ещё были в обращении английские гинеи. Через его руки прошло много дорогого товара, и Володихин подозревал, что не весь товарец дошёл по назначению.