Дама из долины
Шрифт:
При виде того, как Гуннар Хёег пьет из бутылки, у меня начинает сосать под ложечкой. Почему он сейчас не в Киркенесе? Ведь Сигрюн там? Зачем он приехал сюда? Он — генерал, который возглавляет наше маленькое войско. Ни Эйрик, ни я не смеем и пикнуть. Где-то в подсознании я уверен, что Гуннар с Сигрюн любовники. Он целеустремленно ступает на лед, еще не покрывший реку целиком.
— Гуннар! — предостерегающе окликает его Эйрик. — Не надо!
Я вспоминаю свой сон про Рахманинова. Он пересек границу между живыми и мертвыми.
— Давай их немного подразним! — весело откликается Гуннар. — Эта враждебность на границе просто смешна!
— Стой! — кричит Эйрик и хватает его за руку. — Это только создаст нам всем новые неприятности.
— Тут действительно так строго? — спрашиваю я.
— Разве ты не знаешь, что у нас запрещено даже фотографировать?
— Значит, вы как будто не существуете?
— Да.
У меня по спине бегут мурашки. Неожиданно на том берегу реки появляется человек.
— Тише, — шепчу я. — Вы его видите?
Мои спутники замирают. Да, они тоже его видят. Он медленно движется к мысочку выше по течению.
— Он старается, чтобы его не заметили со сторожевой башни, — говорит Эйрик сердито. — Видно, он здесь чужой. А то бы он лучше знал местность.
Внезапно человек выбегает на лед.
— Он сошел с ума! — шепчет Эйрик.
Звучит выстрел. Я вижу вспышку. Стреляют чуть севернее, из леса. Человек падает на лед и дергается в конвульсиях. Кто-то кричит. Четверо солдат бегут к нему оттуда, откуда стреляли. Через несколько секунд они уже возле раненого. И утаскивают его обратно в лес.
— И мы ничего не можем с этим поделать? — спрашивает Гуннар Хёег.
— Ничего.
Меня неожиданно начинает рвать прямо на дерево.
— Идемте в дом, — зовет нас Эйрик.
Мужской разговор
Эйрик разжег камин. Лица у нас раскраснелись от вспыхнувшего огня и виски, которое Гуннар время от времени пускает по кругу. У нас еще не прошел шок от увиденного. Мы даже не успели ничего осознать. Куда они ему стреляли, в ноги?
Эйрик звонит в полицию. Сообщает о случившемся.
— Для них это ничего не значит, — говорит он. — Мы со своей стороны границы ничего не можем поделать.
— Это ужасно.
— Мы живем тут и даже не понимаем, насколько все серьезно, потому что светит солнце, потому что олени и другие животные пересекают границу, не спрашивая разрешения, — говорит Эйрик.
— А что было бы, если бы мы вышли на лед? — спрашиваю я.
— Они бы нас арестовали. На наше освобождение потребовалось бы несколько часов. А может быть, и дней. О нас написали бы в газетах.
— Сигрюн бы беспокоилась, — кивает Гуннар.
— И это тоже.
Мы сидим и пытаемся сбросить с себя это жуткое ощущение. У меня не идет из головы образ дергающегося на льду человека. Все произошло слишком быстро.
— Можно я у тебя переночую? — спрашивает Гуннар и смотрит на Эйрика.
— Конечно. Разве ты не знал, что Сигрюн уехала в Киркенес?
— Знал, она мне позвонила
— Я-то всегда тут, — улыбается Эйрик. — Оставайся и живи, сколько захочешь. — Он стоит у плиты и жарит яичницу с беконом на всех.
Гуннар видит мою растерянность.
— Иногда я ночую здесь на диване, — объясняет он мне. — А иногда — на туристской базе, но после смерти Вивиан и после того, как я сам чуть не отправился вслед за нею, понятие «дом»получило для меня новое значение. Понимаешь, что я хочу сказать?
Я киваю. Мне трудно представить себе этого утонченного человека, директора, спящим на потертом диване в гостиной. Эйрик ставит перед нами тарелки, мы сидим за маленьким обеденным столом. Гуннар Хёег тоже кого-то потерял, думаю я. Уж не поэтому ли он мне нравится и кажется таким грозным? Он интересует меня так же, как и я непостижимым образом интересую его. Мы с ним оба понесли потерю. И потеряли не просто кого-то, а самых близких. А кроме того, чуть не потеряли и самих себя. Но что связывает Гуннара и меня с Эйриком Кьёсеном? То, что он пока не потерял никого, но боится, что это может случиться? Что мы действующие лица в его страхе? Фигуры, пришедшие извне и заставившие его жарить для нас яичницу с беконом?
Гуннар настороженно наблюдает за мной. Он понимает, о чем я думаю.
— Это мое убежище, — говорит он. — Я знаю, через что тебе пришлось пройти. Когда потерял почти все, когда больше ничего не имеет значения, понимаешь, что у тебя еще осталось, а чего нет и уже никогда не будет.
— Сигрюн лечила Гуннара, когда он был тяжело болен, — говорит Эйрик. Он не понимает, как глупо звучат его слова, когда он вот так вмешивается в чужой разговор.
— Она спасла мне жизнь, когда все оборонительные сооружения были уже разрушены.
Неожиданно я понимаю, что он пытается мне сказать. Эйрик не понимает. Я смотрю на него. Гуннар для него друг, который украшает его будни.
Мы едим. Эйрик поставил на стол бутылку молока. Мы пьем молоко из старых казенных стаканов.
— Ты должен показать этому молодому дарованию свой мир, — решительно говорит Гуннар Эйрику.
— Пожалуйста, не называй меня дарованием.
— Но ведь ты такой талантливый, — Гуннар машет рукой, не желая слушать мои протесты.
Пока он говорит, я оглядываю комнату. Здесь кто-то есть. Марианне. Она снова сидит рядом со мной. После многомесячного отсутствия. Она гладит меня по руке. Я наслаждаюсь ее близостью. Мыслью о ее присутствии. Перехожу в другой мир. Мужчины это видят, но не мешают мне. Думают, что я все еще в шоке после происшествия на берегу. Думают, что я слишком много выпил. Думают, что я не слышу, о чем они говорят. Думают, что я закрыл глаза и сплю. Гуннар наклоняется над столом, его лицо снова стало бледным и болезненным, снова чувствуется его сила, которая делает его таким привлекательным. Даже в моем состоянии я чувствую его обаяние.