Дама с простудой в сердце
Шрифт:
— Конечно, — усмехнулась Нелли. — Ничего более умного мужские мозги придумать не могут. К твоему несчастью, Павлуша, ты всю жизнь прожил холостяком и абсолютно не знаешь и не понимаешь женщин. Думаешь, Анна так и будет держать деньги на депозите? Она сидит и ломает себе голову над тем, как их вывезти из страны и как ими там распорядится старшая дочка. Юля должна получить эти деньги совершенно легально, чтобы власти какой-нибудь Франции или Англии не смотрели на нее как на русскую бандершу, обокравшую банк.
— Карман! Англия! — воскликнул Шмелев.
— Ты рехнулся, Павел! Крыша поехала? Пойми главное. Если мы сейчас неспособны отнять у Анны деньги, мы должны хотя бы их контролировать.
— И я о том же. Контроль мы установим. Я расскажу Анне интересную историю, как бы невзначай. Уверен, что она не упустит момента и воспользуется им. Но при этом у нее не возникнет подозрений, что я возьму контроль над ситуацией.
Нелли залпом выпила рюмку ликера и вновь закурила.
— Только для начала расскажи эту историю мне, Павлуша. Я поставлю себя на место Анны и скажу тебе сразу, как она на нее среагирует. Прорепетируем разочек. Не повредит.
— Отлично. По поводу кармана и Англии. Крыша у меня не поехала. В Питере есть очень известный современный бизнесмен. Умнейший человек. Но даже он не удержался на плаву в момент сегодняшнего хаотичного капитализма, где самые надежные деньги те, которые замешаны на крови. А он решил по-честному. Удачная приватизация, пара заводов, военные заказы — и деньги потекли рекой. Наверное, ты читала о нем. Некий олигарх Антон Максимович Ракицкий. Хотя ты газет не читаешь… Но Анна прочитывает десяток в день от корки до корки и о Ракицком знает наверняка. Так вот, этот преуспевающий делец тратил свои капиталы на лондонских и парижских аукционах, скупая антиквариат, живопись и прочие раритеты. Его три сына сейчас учатся в Англии. Старший, как мне кажется, уже закончил и занялся крупным бизнесом в Европе. Но младших все еще тянет папочка. Учеба в Оксфорде стоит недешево. Когда наступили черные дни, военная промышленность сдохла, заказы от авиастроителей сошли на нет, перепрофилировать заводы, построенные для изготовления многотонных агрегатов, под штамповки мисок и тазиков из титана невозможно. Одним словом, великий бизнесмен лопнул в одночасье, как мыльный пузырь. Даже продажа заводов не могла покрыть его долгов. А как же детки? Студенты кушать хотят и учиться. Да и самому еще шестидесяти нет. И решил Ракицкий ехать в Лондон и продать свой самый ценный лот. Три уникальных марки, которые он купил там же по четыре миллиона за штуку. На марки есть вся официальная документация. Это частная коллекция, подлинность которой подтверждена экспертами, а не какие-то там грязные деньги, замешанные на крови. Если продать их на аукционе, любой банк примет твои миллионы, и никто не будет смотреть на тебя косо. И еще. Марки можно вывезти из страны в бумажнике, в кошельке с мелочью или просто наклеив их на конверт с письмом. Это тебе не контейнер с долларами.
Но тут произошел срыв. Умные смежники и кредиторы с большими связями перекрыли кислород своему бывшему партнеру, испугавшись, что тот смоется раз и навсегда. Старый просроченный загранпаспорт ему не меняют, визу не дают, так как на него заведено дело. Ракицкий в панике, но бессилен что-либо изменить. Продавать марки в России очень опасно. Сейчас самый расцвет мошенничества. Можно последнего лишиться. И афишировать такие сделки нельзя. На имущество Ракицкого суд наложил арест. Узнают о марках — отберут.
— А ты-то, Павлуша, откуда знаешь такие подробности?
— Так я же адвокат Ракицкого, веду его дела. Мне он доверяет и советуется со мной.
— Если Анна услышит эту историю, она клюнет на марки. Тут сомнений быть не может.
— Я тоже так думаю. Ракицкий сможет пойти на сделку с княгиней Оболенской. Он чтит дворянское
— Идея мне нравится. Но почему бы Ракицкому не отдать марки сыновьям? Они же могут сами приехать в Россию. На каникулы, к примеру.
— Молоды еще. Не сумеют правильно распорядиться деньгами. Перегрызутся. А старший вовсе не станет продавать марки. Он их оставит себе, младшим ничего не даст. Об отце и говорить нечего. О нем сыновья вовсе забудут, и ему ничего не обломится. А Ракицкий хочет поделить деньги поровну. На четыре части. Одной четвертой ему хватит, чтобы открыть новое дело. Энергии у него хоть отбавляй.
— Отлично, Павел. Обрабатывай Анну. Но так, чтобы ты сам остался в стороне. Она слишком мнительна и подозрительна. Пусть считает, что о ее сделке с Ракицким никто ничего не знает. А нам с марками легче будет придумать что делать, чем с контейнером долларов.
Нелли встала и сбросила с себя халат. Ради этого момента Шмелев и приехал. Но пришлось потерять два часа на прелюдию, от которой его партнерша получила большее удовлетворение, чем от секса. Старый любовник уже не имел тех сил, что двадцать лет назад.
5 сентября 1996 года
Телефонный звонок не застал Добронравова врасплох. Он знал, что протеже банкира рано или поздно объявится. Не зря же он потратил столько времени, чтобы убедить клиента в надежности своего хранилища.
— Давид Илларионыч? Вас беспокоит Константин Данилыч Володарский. Если вы помните, я был у вас с Саулом Шестопалом.
— Конечно. Я всех помню, кто у меня бывает. К тому же у меня установлены видеокамеры. Таково требование охраны, так что не обижайтесь. Звук при этом не записывается, но каждый, кто переступал порог моего музея, запечатлен на пленке.
— Мне незачем скрывать свое лицо. Я не смею упрекать вас ни в чем. Ваши секьюрити, очевидно, хорошо знают свое дело. Я хотел бы попросить вас глянуть на мою коллекцию, а потом оговорить с вами условия ее хранения и сроки.
— Вы вовремя позвонили. Я только что освободился и могу с вами встретиться.
— Отлично. Записывайте адрес.
Через час Добронравов любовался уникальным собранием картин Федотова. Он и раньше слышал немало легенд о семи полотнах, гулявших по случайным людям, потом о пяти украденных во время войны, но сейчас видел перед собой все двенадцать. В голове тут же сработала счетная машинка, и адвокат понял, что галерея Володарского потянет миллионов на десять, если сдать ее без документов тем перекупщикам, с которыми время от времени он имел дела. На западе, особенно во Франции, где эмигранты первой волны, а теперь их внуки обожают русскую жанровую живопись, могут отвалить за Федотова и двадцать миллионов. Адвокат сглатывал слюну, чтобы не пускать ее наружу. Такую редкость ему предлагали впервые. Тут было от чего потерять голову. Добронравов не скрывал своего восторга.
— Клянусь, Константин Данилыч, я вам завидую черной завистью. Ваше собрание Федотова великолепно. Никаких чувств, кроме восторга, коллекция вызывать не может. Но я беру картины на хранение, если они подтверждены экспертами и правом владения.
— На семь картин у меня есть купчая и акты экспертизы. На пять картин только дарственная от Анастасии Голицыной. Но экспертизу вы можете сделать сами, я ее оплачу.
— Разумеется. Можно сказать, что это моя черновая повседневная работа.
— Но вы, если я помню, адвокат?