Дама в черном
Шрифт:
Соспель — маленький живописный городок, затертый отрогами Альп, в двух с половиной часах езды на лошадях от Ментоны. Железной дороги там нет, и потому это одно из наиболее уединенных и малонаселенных мест Франции. Проселок, ведущий туда, очарователен. Чтобы добраться до Соспеля, надо объехать несколько гор и пересечь глубокие пропасти. Я побывал в Соспеле несколько лет назад с группой английских туристов и до сих пор ощущаю головокружение при воспоминании об этой поездке. Что Бриньолю там делать?
Дилижанс наполнился пассажирами и тронулся в путь. Я последовал за ним в коляске, ужасно сожалея, что не предупредил Рультабиля. Странное поведение Бриньоля навело бы его на какие-нибудь разумные мысли. Я
Я окаменел, не в силах произнести ни слова. Когда я немного пришел в себя, меня охватило чувство страха перед Бриньолем и одновременно чувство восхищения самим собой. Я правильно угадал, подозревая, что Бриньоль опасен для Робера Дарзака. Ах, если бы меня послушали, то господин Дарзак давно бы уже с ним расстался. Бриньоль — соучастник Ларсана. Какое открытие! Ведь я же говорил, что эти несчастные случаи в лаборатории не случайны. Поверят ли мне теперь? Я ясно видел Ларсана и Бриньоля, разговаривавших у входа в туннель Кастильона. Видел… но куда же они вдруг подевались? Исчезли на моих глазах!
Сжимая в кармане револьвер, я двинулся к туннелю. Сердце мое учащенно билось. Что скажет Рультабиль, когда я поведаю ему о своем приключении? Я, именно я нашел Бриньоля и Ларсана!
Но где же они? Я пересек туннель — ни того, ни другого. Я глянул на дорогу, спускающуюся к Соспелю, — и там никого. Однако по направлению к Кастильону, кажется, удаляются две тени. Исчезли. Я бросился бежать и остановился у каких-то развалин. Быть может, эти две тени поджидают меня за стеной?
Старый Кастильон больше необитаем, так как полностью разрушен землятресением 1887 года. Местами возвышались лишь остатки стен, продолжавшие постоянно осыпаться. Несколько жалких лачуг без крыш, почерневшие от пожара, да одинокие колонны, меланхолично клонящиеся к земле, грустные от того, что им нечего больше поддерживать, довершали картину. И жутковатая тишина царила вокруг. Одну за другой я начал осторожно обходить эти руины, с ужасом посматривая на глубочайшие разломы в скалах, открывшиеся после толчка в 1887 году. Один из этих разломов показался мне бездонным колодцем, когда я склонился над ним, ухватившись за почерневший ствол сливы. В тот же момент я был почти опрокинут ударом крыла и, вскрикнув, отпрянул. Из пропасти, стремительный как стрела, вылетел орел. Он поднялся прямо к солнцу, а затем спустился вновь и принялся описывать над моей головой угрожающие круги, как бы упрекая за то, что я явился нарушить его покой в это королевство одиночества и смерти, подаренное ему огнем земли.
Может быть, мне все-таки показалось? Никаких теней я больше не видел, но на дороге мне попался кусок почтовой бумаги, удивительно похожий на ту, которой Робер Дарзак пользовался в Сорбонне.
На этой бумаге я смог разобрать два слога, написанные, как мне показалось, рукой Бриньоля. «…бонне», — прочел я. Буквы, вероятно, являлись окончанием какого-то слова.
Через два часа я вернулся в форт Геркулес и все рассказал Рультабилю, который ограничился тем, что положил обрывок бумаги в свой бумажник и попросил меня сохранить в тайне это происшествие.
Удивленный тем, что мое открытие, которое я полагал очень важным, произвел столь незначительное впечатление на Рультабиля, я попытался заглянуть ему в лицо. Он быстро отвернулся, но я успел заметить, что его
— Рультабиль!.. — воскликнул я.
Но он прикрыл мне рот рукой.
— Ах, Сэнклер, Сэнклер!
Я взял его за руку и почувствовал, что он весь горит. Конечно, это волнение вызвано не только появлением Ларсана. Я упрекнул его за то, что он скрывает от меня происходящее между ним и Дамой в черном. Но он, по своему обыкновению, не ответил и, вздыхая, удалился.
Было уже поздно. Меня ждали с обедом, который прошел в мрачной обстановке, несмотря на веселость Старого Боба. Мы и не пытались скрывать охватившей нас тревоги, ибо каждый был осведомлен об ударе, который нам угрожал. Господин и госпожа Дарзак ничего не ели, а госпожа Эдит странно посматривала на меня.
В десять часов я с облегчением занял свой пост у арки садовника, устроившись в его маленькой комнате. Мимо меня во двор Карла Смелого прошли Дама в черном и Рультабиль. Их освещал фонарь, и госпожа Дарзак, как мне показалось, была чрезвычайно взволнована. Из их разговора я разобрал только одно слово: «Вор!», — произнесенное Рультабилем. Дама в черном протянула молодому человеку обе руки, но он покинул ее и заперся в своей комнате. Она некоторое время оставалась во дворе одна, прислонившись к стволу эвкалипта, а затем медленно удалилась в Четырехугольную башню.
Было 10 апреля, а в ночь с 11 на 12 апреля Четырехугольная башня была подвергнута штурму.
X. День 11 апреля
Это нападение произошло при столь необычных и противоестественных обстоятельствах, что читатель простит мне подробное описание дня 11 апреля, необходимое для того, чтобы весь трагизм происшествия был ему лучше понятен.
Весь этот день стояла сильная жара, и невыносимый зной значительно усложнял часы дежурства. На море, сверкавшее, как раскаленный добела стальной лист, невозможно было смотреть без очков с темными стеклами.
В девять часов я вышел из своей комнаты и отправился в каморку под аркой, которую мы прозвали «Залом военных советов», чтобы сменить Рультабиля. Мы не успели обменяться с ним и двумя словами, как появился господин Дарзак и объявил, что у него есть важное сообщение — он и госпожа Дарзак хотели бы покинуть форт Геркулес. Его слова заставили Рультабиля и меня онеметь от изумления. Я первым пришел в себя и принялся отговаривать господина Дарзака от подобной неосторожности, а Рультабиль холодно поинтересовался причинами, побудившими их решиться на отъезд. Выслушав рассказ о сцене, происшедшей накануне вечером, мы поняли, что положение Дарзаков в замке становится действительно затруднительным.
У госпожи Эдит произошел серьезный нервный срыв. Что ж, неудивительно, и Рультабилю и мне было ясно, что ревность ее возрастала с каждым часом. Внимательное отношение Артура Ранса к госпоже Дарзак необычайно раздражало молодую хозяйку замка. Отзвуки последней ссоры, разразившейся между ней и ее мужем, проникли вчера вечером через весьма толстые стены «Волчицы» и дошли затем до господина Дарзака, несшего в это время свое дежурство.
Рультабиль попытался его переубедить, в принципе согласившись, что пребывание Дарзаков в замке Геркулес должно быть сокращено. Но преждевременный отъезд давал Ларсану возможность догнать их в то время, когда они будут этого меньше всего ожидать. Здесь они хотя бы предупреждены об опасности и защищены стенами замка. Конечно, такое положение долго продолжаться не может, но Рультабиль попросил у него ровно неделю — не больше и не меньше. Колумб говорил: «Неделя — и я вам подарю целый мир». Рультабиль так не сказал, но чувствовалось, что он подразумевает: «Неделя — и я добуду вам Ларсана».