Дама в черном

Леру Гастон

— О, этот не изменился, — ответил я.

— Опять глаза, берегитесь своих глаз, Сэнклер, — сказал он и удалился, пожав мне руку.

Я задержался еще на мгновение, раздумывая… о чем? О том, что, пожалуй, не прав, утверждая, что Артур Ранс не изменился. Во-первых, он отпустил усы, что несвойственно для американца. Затем, он носит теперь более длинные волосы с прядью на лоб. И потом, я его два года не видел, а за два года человек всегда меняется. А то, что Артур Ранс, ничего, кроме спиртного, не признававший, пьет теперь только воду? Но тогда… что же госпожа Эдит? Ах, неужели я схожу с ума? Почему я говорю тоже? Тоже, как Дама в черном? Как Рультабиль? Разве я не считаю, что Рультабиль становится не вполне нормальным? Дама в черном просто околдовала нас, потому что она живет в постоянном

страхе от своих воспоминаний, а мы дрожим от страха с ней вместе. Страх заразителен, как холера.

3. Как я провел время с полудня до пяти часов вечера

Я воспользовался тем, что не надо было дежурить, и пошел отдохнуть в свою комнату, но спал плохо. Мне снилось, что Старый Боб, Артур Ранс и госпожа Эдит образовали шайку бандитов и поклялись погубить меня и Рультабиля.

Проснувшись после этого кошмара и вновь увидев вокруг себя старые башни и старый замок, я громко воскликнул: «Боже! В каком логове мы решили искать убежища».

Я выглянул в окно и увидел во дворе Карла Смелого госпожу Эдит с красной розой в руках, беспечно болтавшую с Рультабилем, но когда тотчас спустился вниз, ее там уже не было. Мы с Рультабилем отправились проверять посты в Четырехугольную башню. Он был спокоен, полностью овладел своими мыслями и не закрывал больше глаз, а, наоборот, пристально посматривал по сторонам.

Четырехугольная башня, где жила Дама в черном, была предметом его постоянных забот. Я полагаю, что перед таинственном нападении необходимо предложить читателю описание обитаемого этажа этой башни, находившегося на уровне двора Карла Смелого.

При входе в Четырехугольную башню через единственную дверь К вы попадали в широкий коридор, составлявший некогда часть караульного помещения О, О¹, О², О³, в каменных стенах кладки которого имелись двери, выходящие в другие комнаты замка. Госпожа Эдит приказала возвести деревянные стенки и отгородила таким образом в караулке отдельную комнату, намереваясь устроить в ней ванную. Эта комната была теперь окружена двумя коридорами О, О¹ и О², О³, пересекавшимися под прямым углом. Дверь помещения, где в настоящее время жил Бернье, располагалась в точке S. Направляясь к единственному входу R в покои Дарзаков, вы непременно должны были ее миновать. Один из супругов Бернье всегда должен был находиться в привратницкой, и никто, кроме них, не должен был туда заходить. Из привратницкой через маленькое окошко Y можно было наблюдать за дверью V, ведущей в комнаты Старого Боба. Когда господин и госпожа Дарзак отсутствовали, то единственный ключ, открывающий дверь R, находился у Бернье. Это был новый ключ, изготовленный по специальному заказу в мастерской, известной лишь одному Рультабилю. Молодой репортер сам вставил замок.

Рультабиль хотел, чтобы порядок, установленный им для помещения Дарзаков, распространялся бы и на комнаты Старого Боба, но тот решительно этому воспротивился, причем с таким комическим возмущением, что ему пришлось уступить. Старый Боб не хотел находиться на положении заключенного и желал приходить и уходить из своих комнат, когда ему вздумается, не спрашивая ключей у привратника. Его дверь оставалась открытой, и он мог переходить из своих комнат в кабинет, помещавшийся в Башне Карла Смелого, столько раз в день, сколько ему хотелось, не тревожила никого и не заботясь ни о ком. Поэтому оставляли открытой и дверь К. Он требовал этого, и госпожа Эдит его поддержала:

— Мой дядя не боится, что его похитят, господин Рультабиль, — заявила она голосом, полным иронии.

Рультабиль понял, что следует вместе со всеми посмеяться над мыслью, что можно, как молодую женщину, похитить человека, основная привлекательность которого заключается в обладании наиболее старым черепом человечества.

И

Рультабиль громко смеялся, смеялся даже громче, чем Старый Боб, но предварительно все-таки договорившись, что после десяти часов вечера Бернье будет запирать дверь К на ключ. Привратник ее и откроет, если потребуется. Это также не слишком-то устраивало Старого Боба, допоздна работавшего в башне Карла Смелого, но он не хотел постоянно противоречить этому добряку Рультабилю, который так опасался воров!

Надо сказать, что Старый Боб не придавал значения нашим оборонительным мероприятиям, ибо мы не считали нужным ставить его в известность о воскресении Ларсана-Бальмейра. Он слышал о несчастьях, некогда обрушившихся на эту бедную мадемуазель Станжерсон, но был весьма далек от подозрений, что эти несчастья все еще угрожали ей после того, как она стала называться госпожой Дарзак. И потом старый Боб, как почти все ученые, был эгоистом. Будучи счастливым от обладания самым старым черепом человечества, он полагал, что и все окружающие также должны быть необычайно счастливы.

Рультабиль любезно справился о здоровье матушки Бернье, чистившей картофель, полный мешок которого стоял рядом с ней, и попросил ее мужа открыть нам дверь комнаты Дарзаков. В комнате господина Дарзака я оказался впервые. Она показалась мне холодной и темной. Это было большое помещение с дубовой кроватью и туалетным столиком, помещенным в углубление стены J — прежней крепостной амбразуры. Стены были настолько толсты, а углубление таким глубоким, что оно образовывало как бы маленькую комнатку, где господин Дарзак и расположил свои туалетные принадлежности. Второе окно J1 было поменьше. Разумеется, оба окна закрывались толстыми железными решетками, между прутьями которых и руку невозможно было просунуть. Кровать стояла у перегородки, отделявшей комнату господина Дарзака от комнаты его жены. Напротив в углу располагался шкаф. Посреди комнаты стоял маленький столик с техническими книгами и письменными принадлежностями. Затем кресло и три стула. Спрятаться здесь было абсолютно невозможно, разве только в стенном шкафу. Поэтому оба Бернье имели приказ при уборке комнаты каждый раз открывать шкаф, где господин Дарзак хранил свою одежду. И сам Рультабиль, периодически заходивший сюда в отсутствии Дарзаков, всегда заглядывал туда.

Он это сделал и сейчас. Уходя к госпоже Дарзак, мы убедились, что в комнате ее мужа никого не осталось. Когда мы сюда входили, Бернье, следовавший за нами, закрыл, как всегда, на задвижку единственную дверь, выходящую в коридор.

Комната госпожи Дарзак была меньше, чем у ее мужа, но хорошо освещена и более уютна. Войдя, Рультабиль побледнел и, повернув ко мне свое доброе и грустное лицо, спросил:

— Сэнклер, вы чувствуете аромат Дамы в черном?

— Нет, — ответил я, — ничего не чувствую.

Окно, как и все выходящие на море окна, защищались решеткой. Оно было открыто, и легкий ветерок, проникая в комнату, шевелил занавеску, отделявшую небольшой гардероб, расположенный вдоль стены. К другой стене примыкала кровать. Весь гардероб был устроен на такой высоте, что платья, пеньюары да и сама занавеска не доходили до пола. Вздумай кто-нибудь здесь спрятаться, он бы не скрыл своих ног. Легкий стальной прут, на котором держалась занавеска, не давал возможности уцепиться за него и повиснуть на руках. Все же Рультабиль тщательно осмотрел гардероб. Шкафа в комнате не было. Туалетный столик, бюро, два стула и четыре стены, вот и все, чем располагала эта комната.

Рультабиль заглянул под кровать, жестом отослал нас из комнаты и вышел последним. Бернье тотчас же запер дверь R маленьким ключом, который он положил в жилетный карман, застегивающийся на пуговицу. Мы обошли коридоры и заглянули в комнаты Старого Боба, состоявшие из гостиной и спальни. И здесь никого не было. Когда мы вышли, госпожа Бернье поставила стул у порога своей комнаты, которую мы также не преминули осмотреть, и, расположившись на нем, продолжала чистить картофель. Помещения других этажей были необитаемы и сообщались с первым этажом посредством маленькой лестницы, выходившей в угол О³ комнаты Бернье. Люк в потолке, закрывавший выход на эту лестницу, Рультабиль собственноручно заколотил гвоздями.