Дама в черном
Шрифт:
Внезапно он повернулся, оттолкнул меня и бросился вниз по лестнице, через коридоры, комнаты и двор к этой проклятой башне, откуда раздался в ночи вопль смерти.
Я остался у окна, пригвожденный к месту его призывом, и все еще стоял там, когда дверь Четырехугольной башни распахнулась, и на пороге появилась Дама в черном. На ее бледном лице лежала печать ужаса. Она простерла свои руки к ночи, и ночь подарила ей Рультабиля. Дама в черном сомкнула свои объятия, и я расслышал только глубокий вздох, приглушенное рыдание да эти два слога, повторяемых ночной тишиной вслед за моим другом:
— Мама, мама!
С
Удивительная вещь, никого не было во дворе Карла Смелого, когда я его пересекал. Неужели никто не слышал револьверного выстрела и криков? Где был господин Дарзак? Где Старый Боб? Работал ли он все еще в Круглой башне? Это было весьма вероятно, так как из под ее двери по-прежнему пробивался свет. А Маттони? Неужели и Маттони ничего не слышал? Маттони, дежуривший у арки садовника? Не может быть! А Бернье? А его жена? Я их не видел.
Между тем дверь в Четырехугольную башню оставалась открытой, и я слышал тихий шепот:
— Мама.
И я слышал, как сквозь слезы она беспрестанно повторяла:
— Мой мальчик! Мальчик мой!
Они забыли прикрыть дверь гостиной Старого Боба, куда она увлекла или, вернее, забрала своего сына, и оттуда доносились отрывистые обрывки бессмысленных фраз, полных высшего, божественного смысла:
— Мама…
— Мальчик мой…
— Значит, ты не умер!
И они снова плакали, пытаясь наверстать упущенное время. Как он, должно быть, наслаждался теперь ее ароматом — ароматом Дамы в черном!
— Ты знаешь, мама, это не я украл, — сказал Рультабиль, и по тону его голоса можно было подумать, что ему все еще только девять лет.
— Нет, мой мальчик, нет, конечно, ты не украл!
Невольно я стал свидетелем этого разговора, и душа моя была потрясена. Это мать наконец-то обрела своего сына.
Но где Бернье? Я свернул налево в его комнату, так как хотел узнать причину этого ужасного крика смерти и выяснить, кто же в конце концов стрелял.
Матушка Бернье стояла в глубине комнаты, освещенная маленьким светильником. Она, должно быть, лежала в постели, когда раздался выстрел, и, поспешно вскочив, набросила на себя какую-то одежду. Я поднес ночник к ее лицу — оно было искажено страхом.
— Где Бернье? — спросил я.
— Он там, — сказала она, продолжая трястись от ужаса.
— Там? Где там?
Но она не ответила. Я сделал несколько шагов по комнате и споткнулся. Наклонившись, я опустил ночник и увидел, что весь пол был покрыт рассыпавшейся картошкой. Неужели матушка Бернье не подобрала этот картофель, после того как Рультабиль вывернул его из мешка?
— Кто здесь стрелял? — спросил я. — Что здесь произошло?
— Не знаю, — ответила она.
В этот момент я услышал, как кто-то запер дверь башни, и на пороге появился Бернье.
— Это вы, господин Сэнклер?
— Бернье! Что случилось?
— Ничего особенного, господин Сэнклер, успокойтесь,
Он говорил чересчур громким голосом, чтобы успокоить нас и успокоиться самому.
— Господин Дарзак неосторожно положил свой револьвер на ночной столик, и револьвер выстрелил. Госпожа, конечно, испугалась и закричала. Так как окна их комнат были открыты, то она решила, что господин Рультабиль и вы слышали ее крик, и немедленно вышла, чтобы вас успокоить.
— Значит, господин Дарзак вернулся к себе?
— Да, он пришел почти сразу же после того, как вы покинули башню, господин Сэнклер. А выстрел раздался через мгновение после того, как он вошел в свою комнату. Поверьте, я тоже очень испугался и бросился к нему. Господин Дарзак сам и открыл мне дверь. К счастью, никто не ранен.
— Госпожа Дарзак вернулась к себе сразу после моего ухода?
— Тотчас же. Как раз в это время к башне подошел господин Дарзак, и они вместе ушли к себе в комнаты.
— А где же господин Дарзак сейчас?
— Вот он.
Обернувшись, я увидел Робера. Несмотря на слабое освещение, его страшная бледность бросалась в глаза.
— Послушайте, Сэнклер, — сказал он. — Бернье вам, конечно, все сообщил. Не стоит никому ничего рассказывать, ведь выстрела они могли и не слышать. Не надо путать людей, не так ли? И потом, я бы хотел попросить вас о личном одолжении.
— Говорите, мой друг, — ответил я. — Располагайте мной по вашему усмотрению.
— Спасибо. Дело идет всего лишь о том, чтобы уговорить Рультабиля лечь спать. Когда он уйдет, жена успокоится и тоже отправится отдыхать. Нам всем следует отдохнуть. Спокойствие, Сэнклер, спокойствие. Все мы нуждаемся в тишине и спокойствии.
— Хорошо, можете на меня рассчитывать, — сказал я и крепко пожал ему руку, чтобы выразить свою преданность.
Я был уверен, что все эти люди что-то скрывали от нас, и что-то очень серьезное.
Господин Дарзак ушел в свою комнату, а я, не колеблясь, отправился в гостиную Старого Боба за Рультабилем. На пороге я столкнулся с ним и Дамой в черном. После минувших излияний я ожидал увидеть сына в объятиях матери, но оба они молчали и имели такой странный вид, что я, удивленный, остановился. Намерение госпожи Дарзак оставить Рультабиля в подобный момент и согласие Рультабиля этому подчиниться ошеломили меня. Матильда поцеловала моего друга в лоб и произнесла: «Прощай, мой мальчик», — таким печальным и торжественным голосом, что мне показалось, будто я слышу прощание умирающей. Рультабиль, ничего не ответив, увел меня из башни, и Дама в черном сама закрыла за нами входную дверь.
Версия о несчастном случае меня не успокоила, я был уверен, что в башне происходило нечто необычное. Рультабиль, несомненно, присоединился бы к моему мнению, не будь его мысли и его сердце заняты всем тем, что произошло между ним и его матерью. И потом, кто мне сказал, что он думал иначе?
Мы вышли, и я повел моего друга по направлению к Круглой башне. Рультабиль, покорно позволивший себя увести, тихо произнес:
— Сэнклер, я поклялся своей матери не видеть и не слышать того, что произойдет этой ночью в Четырехугольной башне. Это первый обет, данный мной моей матери, но ради нее я готов пожертвовать своим местом в раю. Я должен видеть и слышать.