Дама в очках, с мобильником, на мотоцикле
Шрифт:
— Ну, в каком-то смысле связано, — улыбнулся ее собеседник. — В начале девятнадцатого века имение принадлежало Петру Степановичу Державину, внучатому племяннику поэта. Существует предание, что знаменитый дядя несколько раз приезжал сюда, гостил подолгу и что именно в этом парке он написал свое знаменитое стихотворение «Приглашение к обеду». Там есть такие слова:
…стерлядь золотая, Каймак и борщ уже стоят; В графинах вина, пунш, блистая То льдом, то искрами, манят…По этим стихам мы видим, что племянник принимал дядю с традиционным русским гостеприимством…
— Так только ради этого стоит сохранить парк и имение! — воскликнула Надежда Николаевна.
— Я-то с вами согласен, — вздохнул Сергей Сергеевич. — Но сами знаете, когда в деле замешаны большие деньги, все остальные соображения отходят не то что на второй — на десятый план… Маркиз, брось сейчас же эту гадость! Что я тебе сказал!
Последние слова Сергея Сергеевича относились, разумеется, к спаниелю, который откопал в опавших листьях дохлую крысу и умчался с ней в кусты. Хозяин бросился за ним следом, на прощание махнув рукой Надежде Николаевне. Она проводила его взглядом и отправилась домой… то есть в пансионат.
Ей было грустно — жаль парка, этих деревьев, которые помнили Гаврилу Романовича Державина, жаль всей атмосферы тихого запустения. С другой стороны, скоростная магистраль — это прогресс, сонный город встряхнется и обновится.
И все равно жаль парка…
Возвращаясь в пансионат, Надежда проходила мимо той самой аптеки, где ей накануне нахамили. На тротуаре перед аптекой стояли несколько человек, среди которых Надежда Николаевна узнала вчерашнюю хамоватую девицу-фармацевта. Она была заплакана и визгливым, истеричным голосом оправдывалась перед красной от злости теткой средних лет, по всей видимости, хозяйкой аптеки.
— А я что, Марьсергевна? Я разве что могу? Что мне, гоняться за ними? Я не могу свое место покидать! Я не охранник! На мне материальные ценности!
— Ах за ними? Значит, ты их все-таки видала?
— Да никого я не видала! Только мне и дела, что смотреть! Я не охранник, я провизор!
— Из твоей зарплаты вычту! — орала тетка. — Все до копейки мне возместишь! Знаешь, сколько это стекло стоит?
Надежда взглянула на аптеку и увидела, что большое витринное окно вдребезги разбито.
— Вычтете? — взвизгнула девица. — Да из чего там вычитать! Вы мне, Марьсергевна, такие гроши платите, что стыдно про это говорить! Уборщица и та больше получает!
— А ты больше не нарабатываешь! — гудела хозяйка. — Только и знаешь, что с парнями лясы точить! Как твоя смена, так никакого оборота! Больше на электричество уходит, чем ты наторгуешь! А тут еще за стекло это платить придется…
— А я вам говорила, Марьсергевна, — наймите охранника! В каждой приличной аптеке охранник полагается… я свое место покидать не могу, на мне материальные ценности…
— Еще и охранника тебе! — вызверилась хозяйка. — Мало тебе твоих дружков? Они у тебя все хулиганы известные! Женщина, а вы что смотрите? Вы почему интересуетесь?
Последние слова относились к Надежде, которая остановилась, разглядывая разбитую витрину.
— Вот вы, к примеру, в эту аптеку заходили? Имеете на этот счет свое особое мнение? — продолжала хозяйка, найдя в лице Надежды нового собеседника.
— Заходила, вчера вечером… — отозвалась Надежда. — Лучше бы я этого не делала… ничего, кроме хамства, я тут не нашла…
— Ага! — обрадовалась хозяйка и снова повернулась к подчиненной. — Вот и женщина того же мнения, что тебя пора гнать! Только прежде ты мне это стекло компенсируешь!
— Подумаешь, женщина! — отлаивалась девица. — Это еще надо разобраться, кто кому нахамил… и кто такая эта женщина, тоже надо разобраться… я ее тут вообще никогда не видела! Может, это как раз она стекло…
Надежда Николаевна вовсе не собиралась вмешиваться в конфликт совершенно незнакомых людей, но слова наглой девицы возмутили ее до глубины души.
— Что?! — воскликнула она, побелев от гнева. — Я — стекла бью? Да вы, девушка, в своем уме? Да вы вообще думаете, что говорите? Это, может быть, ваш бритоголовый приятель руку приложил! Вы с ним вчера явно не поладили!
— Ага! — оживилась хозяйка. — Значит, снова вчера у тебя Валерка ошивался? Я тебе сколько раз говорила, чтобы его близко не было? Все, мое терпение кончилось!
— Ничего он не ошивался! — визжала девица. — У него такой привычки нету, чтобы ошиваться! Все она врет, эта тетка! И ничего ей Валера не сделал, и даже слова не сказал! Она сама кому хочешь нахамит! Она сама первая стала права качать!..
— Ах ты, зараза! — вскипела Надежда Николаевна, но внезапно опомнилась.
Что она тут делает? Почему выслушивает эти идиотские обвинения? Почему ввязалась в чужой скандал?
Она развернулась и быстро зашагала к пансионату.
Возле здания пансионата появились высокие самодельные леса, или скорее, козлы, сколоченные из досок. На этих козлах молодой маляр в заляпанном комбинезоне красил стену оптимистичной розовой краской. Когда Надежда Николаевна проходила мимо, он зацепил ведро с краской ногой, ведро грохнулось на землю, краска выплеснулась во все стороны розовым фонтаном. На тротуаре образовалось небольшое розовое озерцо, и даже кусты по сторонам дорожки покрылись гламурными розовыми разводами. Надежда удивительно ловко успела отскочить и остановилась в сторонке, осматривая одежду.
Кажется, обошлось, юбка была в порядке, только на правой туфле появилась небольшая розовая клякса. Надежда подумала, что с туфли краску можно оттереть одеколоном или жидкостью для снятия лака и что она отделалась малым.
Вдруг сверху на нее заорали:
— Чего стоишь, ворона?
— Это вы мне? — Надежда удивленно задрала голову и уставилась на маляра.
— Тебе, а кому же еще? Ходят тут всякие, а если, не дай Бог, что — кому отвечать? Мне отвечать!
— Да вы что, молодой человек? — проговорила Надежда Николаевна с обидой. — Вы же на меня ведро уронили — и вы же мне недовольство высказываете?