Дамиано Де Лука
Шрифт:
Рената: Прошлой ночью мне приснился сон. В нем ты меня поцеловал.
Дамиан: Это не глупо.
Я не ответила. Это была плохая идея. Прошло пятнадцать минут и еще два выступления. Зажужжал мой телефон. Я заставила себя не проверять его, даже когда Дамиан разговаривал с женщиной Романо, обжигая меня взглядом.
Через несколько минут телефон снова зажужжал, и я сдалась.
Дамиан: В твоем сне, какой я на вкус?
Дамиан: Тебе не нравится, что я с ней разговариваю. Что,
Это значит, что я волновалась больше, чем следовало. Мне нужно было пресечь это в зародыше, но я не стала этого делать, потому что мне больше нужна была отсрочка, которую он предложил, хотя бы на эту ночь. Завтра я проснусь и уеду в Коннектикут. А сегодня, возможно, я смогу принять то, что он предложил.
Рената: Я не уверена, каков ты на вкус. Это были не те губы, которые ты целовал.
Его нога ослабла и упала с моей ноги. Он уронил ложку в тарелку с супом, читая текст. Новый оратор говорил о Винсенте так, словно тот был ему отцом. Я напряглась. Нога Дамиана снова коснулась моей, и я вернула свое внимание к нему. Телефон зажужжал.
Дамиан: Проведи со мной ночь, Рената. Без всяких обязательств. Всего одну ночь. Дальше мы можем продолжить. Я знаю, что ты хочешь этого. Я знаю, что ты боишься. Будь бесстрашной, Рыцарь.
Рената: Я знаю, что ты делаешь.
Дамиан: Я знаю. Я отвлекаю тебя, потому что тебе больно. И ты примешь мою помощь, потому что это то, что мы делаем. Я причиняю боль. Ты помогаешь. Тебе больно. Я помогаю. Не меняй нас, Рыцарь.
— Слишком поздно, Дама, — прошептала я, и его глаза метнулись к моим через стол.
ГЛАВА 21
Не верь всему, что видишь, ведь даже соль выглядит как сахар.
Марьям Ахсан
РЕНАТА ВИТАЛИ
Дамиан повел меня к своей машине. К тому времени как мы добрались до моего уголка в библиотеке, я уже миллион раз сомневалась в своем решении уехать с ним. Но, в конце концов, я поняла, что мне это необходимо. Дамиан прогнал боль. Он сделал для меня то, что наркотики и алкоголь делали для других. Проблема была в том, что он был опаснее веществ. Если бы он захотел, то смог бы погубить меня.
Я села на кровать, подтянула колени к груди и уперлась в них подбородком.
— Пообещай мне кое-что.
— Что угодно.
— Пообещай, что, когда я проснусь, тебя уже не будет.
Его черты потемнели.
— Рен…
— Пожалуйста.
Он не ответил ни на мгновение.
— Хорошо.
— Спасибо.
Он сел рядом со мной и протянул мне мою безразмерную спальную рубашку. Я влезла в нее, когда он отвернулся. Когда я выпуталась из платья, мое голое бедро коснулось его руки. Он вздохнул, и я почувствовала себя так же, как в подростковом возрасте, — всегда на расстоянии удара сердца от поцелуя.
Когда я откинулась к изголовью кровати, он снова посмотрел на меня.
— Помнишь песню, под которую
Я закрыла глаза и представила себе выпускной вечер.
— Ремейк песни Брайана Адама «Heaven».
— Я услышал ее в лифте отеля сегодня утром. — Его рука потянулась и обхватила мое бедро.
Мы сидели рядом, прислонившись спинами к изголовью кровати, а ноги лежали ровно на кровати.
Я вздохнула от его прикосновения.
— Мы что, с ума сошли, раз делаем это?
— Ты хочешь остановиться?
— Я думаю, это плохая идея.
— А по-моему, нет. — Он переместился так, что его тело оказалось над моим, и наши лица разделяло короткое дыхание. — Если ты не хочешь этого делать, скажи мне. Но если захочешь, я прогоню боль. Я обещаю, Рыцарь.
Я выпустила дрожащий вздох.
— Я не чувствую себя сейчас рыцарем. — Я чувствовала себя пешкой на шахматной доске Маман, неспособной на смелые ходы. Слабое звено.
Как Дамиан мог видеть мою боль? Я даже не могла определить ее. Это была потеря Винсента и призрак потери Дамиана одновременно. А еще я столкнулась с мыслью, что последние десять лет моей жизни были ошибкой.
Я оттолкнула Винсента и Дамиана. Я никогда не смогу вернуть Винсента, но теперь у меня появилась возможность заполучить Дамиана на ночь. Было бы глупо не воспользоваться ею.
Я встретила его взгляд.
— Ты уйдешь, когда я проснусь?
Он не ответил мне.
— Дамиан…
Он прижался своим лбом к моему.
— Да.
Его ответ ранил меня так же сильно, как и помог. Предвкушение бегало кругами по моему телу. Он перелез через меня. Я обхватила его ногами за поясницу, и он впился в мое тело так, что мне захотелось сорвать с нас одежду.
Наши рты встретились — опасность, разочарование и похоть встречались в каждом столкновении наших языков. Он втянул кончик моего языка в рот. Я погладила верх его рта. Один раз. Два. На третий раз он спустил меня с изголовья, толкнул на спину и полностью забрался на меня.
Его руки нырнули под мою рубашку. Он скользнул ими вверх, поднимая рубашку, пока обе ладони не обхватили мою грудь. Я выгнулась дугой, когда он ущипнул меня за соски. Его губы покинули мои, и он зарылся лицом в мою шею, покусывая кожу, поглаживая ее языком и посасывая.
Это было так приятно, что я могла бы заплакать. Я скучала по его прикосновениям. Я жаждала его так, как даже не подозревала. Слеза вырвалась прежде, чем я успела ее остановить. Я не плакала. Это было не по мне. Никогда. Но за последней слезой последовала другая, и я была бессильна остановить ее. У меня никогда не было настоящей семьи. Я не знала, что это слово означает, не говоря уже о том, что я чувствую.
Маму я видела нечасто, а папа мог бы быть и чужим отцом, если бы я его видела. Этот мир каким-то образом выплюнул меня и сделал не такой, как все. Все остальные семьи синдиката в тот или иной момент имели семейные отношения. Товарищество. Преданность. Честь.