Даниэль Друскат
Шрифт:
«Послушай, Анна, — сказал он. — Комната твоя, и все-таки придется тебе исчезнуть, причем сию минуту».
Старуха послушно кивнула. Уже взявшись за ручку двери, она повернулась к Гомолле:
«Что же, в добрый час, Густав», — и с этими словами захлопнула за собой дверь.
«Итак, ты намерен исчезнуть из Хорбека? — спросил Гомолла, вплотную подойдя к Даниэлю. Тот сидел на стуле ссутулясь, с поникшей головой, зажав сплетенные руки между колен. — Кто-нибудь требует этого от тебя? — Гомолла повысил голос: — Посмотри мне в глаза, парень! Меня не одурачишь... Я хочу знать, кто этого требует!»
Даниэль поднял голову. Гомолла заглянул в обезображенное лицо. Парня жестоко избили. Гомолла
«Неужели я не могу хоть раз потребовать чего-то сам? — сказал Друскат. — Я работал там, куда меня поставили, легких дорог не выбирал. Я пытался делать свое дело как можно лучше, никто не может сказать, что я себя жалел, и все равно не было нам в Хорбеке удачи. Теперь же в кооператив идут лучшие крестьяне, поздновато немного, согласен, но я их знаю и вы тоже, им захочется доказать, что они способны на большее, чем все мы, вместе взятые. Что ж, дайте им попробовать, это пойдет на пользу всем, — работать будет проще.
Мне тоже хочется, чтобы в кои-то веки стало полегче. Я никогда не говорил, но моя жена очень больна... Освободите меня от должности. А под Штефаном я работать не смогу... В Альтенштайне есть свободная хибара, там нужны люди — трактористы, скотники, я возьмусь за любую работу, за любую, но мне необходимо уехать. Густав, мне нужно время для жены».
Высказав все это нерешительно и тихо, увидев, как мужики вопросительно переглянулись, пожали плечами, развели руками, заметив недоверчивость в глазах Гомоллы, Друскат почти с отчаянием воскликнул:
«Неужели ни один человек не способен войти в мое положение?»
Все напряженно ждали, как решит Гомолла. Тот бесконечно долго расхаживал по комнате, потом вдруг остановился. Посмотрел на Друската.
«Ступай домой, — наконец проговорил он и чуть ли не с угрозой добавил: — Заботься о жене!»
Позже они — Гомолла и комитетчики — получили в Хорбекском замке подписи. Гомолла был мрачен, победа не радовала, его мучили угрызения совести.
Штефан-то вроде тоже слегка потрепан, вроде и лицо побито? Гомолла удержался от вопроса, но не ощутил никакого удовлетворения, когда Присколяйт сердечно поздравлял крестьян с вступлением в кооператив. И надо же — вот и пойми людей! — теперь этим пролазам приспичило веселиться; они и Гомоллу пригласили на круговую чарку. Он отказался и сердито позвал своего шофера.
9. От липы до деревни не больше пятнадцати минут ходу, но путь показался Гомолле долгим, мысли его прошли сквозь годы, он размышлял о других и о себе, шагая в этот знойный день со Штефаном через поля.
За поворотом дороги, у первых домов, он увидел женщину. Это была Хильда Штефан. Она нетерпеливо ходила взад-вперед возле белого автомобиля. «Располнела чуток, — подумал Гомолла, — и ничего себе, ей идет. Темные очки, смотри-ка! Давно ли спасалась от солнца, надвинув на лоб головной платок, а нынче не отстает от моды или, может, не хочет, чтобы замечали морщинки, когда она жмурится от яркого света. Платье без рукавов — почему бы и нет в такую жарищу? И руки, и плечи — прямо залюбуешься... Ах ты черт! Под блузкой-то у нее тоже кое-что есть. Кто бы мог подумать, что так похорошеет... Прежде чувствовалась в ней какая-то угловатость, а теперь прямо руки чешутся, так и хочется... Вот тебе и доказательство, что любовь тоже меняет человека. И чем бы влюбленные друг с другом ни занимались, любовь явно самый приятный способ общения с окружающим миром».
— Здравствуй, Хильдхен, — усмехнулся Гомолла и облизал пересохшие губы.
Хильда рассеянно ответила на его приветствие, она и не подозревала, какие мысли занимали Гомоллу в этот момент. Она слишком долго ждала, и теперь
— Подумать только, эти из уголовной полиции, или как их там...
— Товарищи из прокуратуры, — подсказал Гомолла.
— Ну да, — сказала Хильда, — короче говоря, они заходили к Присколяйту, всего минут пятнадцать назад, а вы тем временем рассиживались там наверху, в тени липы. Ну и жара.
Хильда закинула руки за голову и ослабила узел волос. Она чуточку вспотела. Гомолла, мигая, смотрел на нее и думал: «Люблю вдохнуть запах разгоряченной женщины, стало быть, не такой я еще старик, мне нравится, когда от женщины немножко пахнет женщиной. Только всякими разными аэрозолями наверняка скоро до того доведут, что бабы станут вроде как быстрозамороженные, наподобие индюшачьей грудки в пластиковом пакете... странный вкус у нынешнего поколения... Черт, жара, куда меня мысли-то завели, необходимо сосредоточиться. Что там рассказывает эта аппетитная Хильда, поправляя волосы? Прах мертвецов, печальные останки, похоронят, по слухам, в Хорбеке. Выходит, они оттуда? Значит, все-таки!»
— В деревне все кувырком, скажу я вам, — рассказывала Хильда. — Слух пронесся с быстротой молнии. И знаете, кто такие эти покойники?
Штефан с полуоткрытым ртом, наморщив лоб, не сводил глаз с лица жены:
— Да говори же!
— Один, сказывают, Владек. Наш Владек, Макс.
Штефан кивнул:
— Так я и знал.
— Знал? — удивился Гомолла. — А сам полчаса назад прикидывался дурачком.
— Предполагал, — поправился Штефан и спросил: — А второй кто?
— Не догадаешься. — И Хильда сообщила, что это как будто тогдашний управляющий Доббин. Кстати, она никогда не верила, что он сумел удрать, когда пришли русские. Вечером накануне бегства она заходила в замок и слышала, как графиня приказывала Доббину оставаться на месте. Графиня хотела любой ценой спасти имение и совершенно серьезно потребовала от управляющего, чтобы в польском лагере не было ни малейших происшествий, ничего такого, что после войны можно было бы повернуть против нее. И все-таки, как видно, в последнюю ночь стряслось что-то страшное.
Штефан стер со лба пот.
— Но почему говорят, что обоих убил именно Даниэль? — спросила Хильда.
Штефан пожал плечами.
— Ты знал, — сказал Гомолла, — что один из убитых Владек, наш Владек, как говорит Хильда. Ну-ка, давай начистоту!
— Слушай... — простонал Штефан, — сил нет, полдень ведь, жарища, язык к нёбу прилип, мне ни звука не выдавить.
— Ладно, — Гомолла поднял трость. — Поедем к вам!
Штефан взял жену под руку.
— Надо ехать в Альтенштайн, — воспротивилась Хильда, — мы должны позаботиться об Ане. Пожалуйста, Макс, не разводи канитель. — Она доверчиво посмотрела на Гомоллу, но голова ее слегка дернулась и голос дрогнул, когда она сказала: — Ничегошеньки-то он не знает, все его так называемые предположения можно объяснить в двух словах.
— Нет. — Штефан покачал головой. — Нет, Хильда, мне известно чуть больше, чем ты думаешь, и самое время тебе узнать об этом.
Он подвел жену к машине, помог ей устроиться на заднем сиденье, пригласил Гомоллу сесть рядом с собой и быстро поехал к дому.
Дверь была заперта.
— Твоего отца нет дома?
Хильда подтвердила и испытующе взглянула на мужа. Он как будто почувствовал облегчение, услышав это? Макс попросил ключ. Она нервничала и долго рылась в сумке, пока наконец не нашла его среди массы мелочей, которые женщина таскает с собой. Штефан отпер дверь, впустил Гомоллу и жену в дом. Занавеси были задернуты, в комнате стояли прохладные сумерки, только чуточку пахло прелью, словно в склепе: в хрустальной вазе на столе увядал букет роз.