Даниэль
Шрифт:
Даниэль вышел к друзьям, ожидавшим его во дворе, и рассказал им, что мячик Мячо заболел и не сможет играть с ними сегодня.
И на следующий день наш Мячо не изменил своего решения и оставался сдутым.
С грустью Даниэль перенес его в другой ящик. Так шел день за днем.
На пятый день мячик Мячо почувствовал, что скучно ему в коробке со сломанными, печальными игрушками. Коробка напоминала кладбище бесполезных, никому не нужных вещей.
У одной машинки не хватало колеса, у другой – обоих. У экскаватора сломан грейфер, роботы без рук и ног. Был даже один робот без головы.
Эту
Мячо подождал еще день. Но больше он не мог там оставаться. Не выдержал.
И на следующий день Даниэль обнаружил мячик Мячо накачанным и круглолицым. Глаза его сияли, а рот широко улыбался.
Даниэль обрадовался. Мячо был счастлив. И они радостно побежали на площадку играть с детьми.
И Мячо снова радовался, слыша смех детей, по которым он так соскучился. Особенно он радовался тому, что не стал ждать еще дольше. Ведь если бы он задержался там, его забыли бы и потеряли к нему интерес. А он остался бы лежать в коробке, мятый и несчастный.
Мячик Мячо понял, что у каждого в этом мире свои задачи. И выполнять их надо с любовью, с радостью и наилучшим образом.
И в жизни так.
Чем бы ты ни занимался – будь ты врачом, уборщиком, инженером, фармацевтом, кассиром, риелтором, бухгалтером или парикмахером – главное, радовать людей и следовать своему призванию, к которому ты шел всю жизнь. Главное, чтобы это призвание было твоим, и от него тепло становилось на душе. И то, что делаете, – делайте хорошо. И неважно, что вы сказали, когда в детстве вас спрашивали, кем вы хотите стать».
ГЛАВА 8. Чудеса
Я сижу, перебираю воспоминания из начальных классов школы «Йешурун», и вспоминаются долгие праздники и каникулы, которых мы всегда так ждали! Мы дни считали до них дни и говорили так: Песах – три недели школы нет, Суккот (Праздник кущей) – десять дней школы нет, и так далее. А учительница Нурит поправляла: «Школа есть. Занятий нет».
Темой уроков перед праздниками в основном были праздники. На Хануку мы узнавали про героизм Маккавеев и про чудо лампады. В Суккот – смотрели, как учительница строит зеленую, светлую сукку. Про чудо появления дерева и досок, с помощью которых она воспитывала нас. На Песах – про то, как разверзлось Красное море и как насылать казни, пока не добьешься своего.
Пока учительница рассказывала о бесконечных чудесах, посещавших наших предков в далеком прошлом, головы учеников уже были заняты другим. Мы уносились мыслями вдаль и мечтали с тоской о пончиках и оладьях, которые мама посыплет сахаром, и о волчках, которые будут крутиться быстрее и дольше, чем у товарищей.
На Пурим мы переоденемся в красочные костюмы, и для наших постоянно навостренных ушей наступит облегчение и избавление, потому что добрый злодей Аман предоставил детям свои уши.
Жаль, что нас больше не таскают за уши. Могли бы бесплатно подтянуть кожу, и мы остались бы молодыми навеки и с радостью отказались бы от услуг пластических хирургов.
Мы катаемся без билета на облачке по небу, смотрим вниз и видим людей – крохотных, как муравьи, которые суетятся, делая покупки и готовясь к празднику, и наша милая учительница замечает, что мы спим наяву, а она разговаривает сама с собой и со стенами.
Молниеносно она вытаскивает розгу и, всыпав каждому, кто находится в радиусе досягаемости, возвращает в класс стадо, блуждающее по далеким полям. И прямо перед каникулами отправляет нас домой с кипой рабочих тетрадей, чтобы напомнить, что праздники когда-нибудь заканчиваются, школа существует и после каникул и вместе с ней ждет нас, готовая к занятиям. А волшебство существует только в Танахе и в сказках о феях.
Меня часто спрашивают: как это возможно, что в школе нас били? Положа руку на сердце, били везде: и в школе «Йешурун», и во всех религиозных школах тех дней – и учителя, и маленький нервный завуч Бен Шахар. Директор Эфраим Фоссет руки на нас не поднимал, но с его ведома поднимали другие. Как и директора других школ, в которых я учился. Можно было получить даже от преподавателя другого класса, которому ты просто не приглянулся.
Били разными способами: длинной деревянной линейкой, палкой из бука, удары которой были особенно сильными и болезненными. В приступе гнева, по чему придется. Тягали за уши, пока ты не вытягивался на носочках в струнку и, казалось, уши вот-вот оторвутся. Заламывали пальцы так, что еще немного, и сломаются. А ты стоишь, извиваешься от боли и приплясываешь, как испанская танцовщица.
По требованию воспитателя и по его настроению, нам приходилось стоять с вытянутой рукой и открытой ладонью, по которой гуляла линейка. Или с вытянутой рукой и сжатыми пальцами, что, кстати, было еще больнее. И это еще ничего.
Бывали дни, когда на наши спины обрушивалась вся боль разочарований, принесенная учителем из дома, и он терял контроль над собой и месил без жалости первую попавшуюся жертву.
Не все учителя были жестокими. Некоторые никогда нас не били. Некоторые нас почти не наказывали. А учительница Рина из четвертого класса легонько хлопала нас по лицу, как во время массажа, только чтобы не забывали, кто здесь учитель.
Били нас не только в школе. Дома тоже доставалось: от родителей, от старших братьев. И на улице мог попасться какой-нибудь драчун. Другого мы не знали. Не раз я приходил домой весь в синяках. Таким было воспитание, образ жизни и культурные нормы.
Другого мы не знали и считали, что это нормально – тебя бьют, и ты бьешь.
Вскоре и я поднаторел в уличных боях. Хоть росточком и не вышел, но я был дерзким и сильным, и немногие могли меня одолеть, даже среди тех, кто старше года на два. И сам иногда возвращался с синяками, шрамами и порезами на теле. Иногда с искусанными руками.
Пока однажды, подростком, устроив засаду другим, не поймал одного парнишку. Резким движением я уложил его на лопатки головой в песок и запрыгнул сверху, готовый пустить в ход кулаки. Вдруг он сжал мои руки и сказал спокойно, без страха: «Знаешь, почему ты дерешься?». И сам ответил: «Потому что не умеешь говорить».
Его слова потрясли меня. Я встал и протянул ему руку. И сказал: «Извини» и «Спасибо». И с тех пор я учусь говорить.
Конечно, я дрался еще не раз. Но только когда не было выбора и только в целях самообороны. Потому что было еще много таких, кто не умел говорить и разговаривал только кулаками.