Даниил Галицкий. Первый русский король
Шрифт:
– Ну что ты, что ты?
Она завернула малыша в свой плат, прижала к груди, стала убаюкивать. Данила смутился, с грустью глядя на эту картину. Вот так вырастет сын и признавать не будет…
– Ты не серчай на него, он со сна такой пугливый, так-то он ко всем идет без крика. А ходить только третьего дня научился.
Даниил подсел ближе, стал гладить светлую детскую головку, видно, его ласка сделала свое дело, мальчик поглядывал уже спокойней, а потом и вовсе потянулся к отцовским рукам. Только теперь князь держал ребенка уже прямо в материнском платке и осторожно.
И ничего он не сможет
– Как крестила?
– Романом…
С печи за ними наблюдала маленькая девочка, такая же светленькая, как мать, и обещавшая стать такой же красавицей. Плохо, если ты рождена не в семье, пусть даже от князя, но еще хуже, если девочка.
Но Даниил вспомнил про подарки, передав сынишку Злате, он протянул ей что-то завернутое в большой красивый плат:
– Посмотри, что там.
Малыша забрала служанка Златы Арина, а сама женщина, блестя глазами, развернула плат. Она радовалась не столько дарам, сколько тому, что Даниил не забыл их. Конечно, им все время помогал князь Василько, говорил, что по просьбе Даниила, но это одно, а вот видеть, что любый помнит…
В плате оказался еще один плат, поменьше, а в нем сверточек.
– Меньшее Аннушке.
Злата совсем зарделась: и про дочь не забыл…
В свертке оказались два набора украшений – колты, серьги, перстни, браслеты… Причем у одного из украшений в основе трезубец, княжий знак Рюриковичей! Злата удивленно вскинула глаза на Даниила. Тот спокойно, как об обычном деле объяснил:
– Это Аннушке на приданое. В ней кровь Рюрикова, пусть помнит о том.
И Злата не могла понять, рада она такому дару или нет. Кровь Рюрикова… а как она с этой кровью жить-то будет? Кажется, женщина впервые задумалась о будущем своих детей. За кого сможет выдать свою дочь скромная вдова, пусть и с деньгами? Злата радовалась, что деньги остались и от мужа тоже, не все на княжьей шее сидит, но это мало что меняло. Замуж снова ни за кого не шла, хотя нашлись бы желающие. Ей никто не выговаривал, жила тихо, на глаза горожанам не лезла, ни о ком не злословила, и о ней дурного тоже не говорили, но что дальше-то? Ни вдова, ни мужнина жена, так, никто…
Свидание получилось и радостным, и грустным…
Уже к утру, перебирая ласковыми пальчиками волосы Даниила, Злата вдруг пообещала:
– Дар твой сохраню, вдруг время придет, и ты по нему Аннушку узнать сможешь?
Князь нервно рассмеялся, а женщина добавила:
– Да, увидишь прекрасную королевну, от которой все глаз отвести не смогут, а на пальчике у нее перстень свой с трезубцем Рюриковым, и скажешь всем: «Эта королевна моя дочь!»
Едва не спросил, с чего это Аннушка королевной станет, но Даниле не хотелось огорчать любимую, привлек к себе, крепко поцеловал:
– Так и будет!
Знать бы ему, как он через много лет узнает свою дочь по этому трезубцу!
Но князь над своими днями не волен, проведал и умчался, а Злата осталась растить детей и тосковать до
Мать не успеет рассказать, и через много лет Аннушка, на свою беду, наденет эти украшения с Рюриковым трезубцем…
Когда княгине Анне донесли о рождении у соперницы сына, она была вне себя. Хотя у самой уже были сыновья и дочери, взыграла обида, выговорила князю все, обещала детям рассказать, а то и вовсе уехать с детьми к их деду Котяну! Даниил долго винился, обещал больше не бывать у Златы и долго обещание выдерживал, появился, когда сын уже сделал первые шаги.
И снова Анне донесли, нашептали. Снова была вне себя княгиня, только в этот раз решила не унижаться, ничего не выговаривать, не требовать, а прибегнуть… к ворожее, чтоб колдовством отвадить мужа от этой вдовы! Ее ближняя девка Марфа нашептала, что знает такую, ловкую да надежную, все сделает и никому про то слова не скажет. Княгиня – дочь половецкой царевны, но рядом не было никого материного, потому доверилась чужой.
Пришедшая баба оказалась действительно ловкой, она пришла, когда князя, как всегда, не было в городе, по покоям ходила, словно колобком каталась, глазки-бусинки цеплялись за все, все примечали. Анна поторопила:
– Делай, зачем пришла.
Ворожея показала, что не зря приглядывалась, тут же велела занавесить все иконки большие и малые, убрать крест нательный, потому как грех ворожить при кресте-то…
Княгине было не по себе, но потом вспомнила о сопернице и перетерпела, выполнила все, что требовала ворожея. Та сказала, что не по наговору князь привязан к той женщине, что дурного она ничего не мыслила, а потому, коли не желает княгиня на себя большой грех брать, то ничего дурного сопернице делать не станет. И на самого князя порчу наводить тоже не посоветовала.
– И что тогда делать, коли ни его, ни ее нельзя трогать?
– А могу я, голуба моя, сделать так, чтобы соперница твоя сама князя от себя отворотила.
Анна обиделась:
– Вот еще! Грех на душу брать, ворожить, чтобы моему мужу от ворот поворот дали?!
– То самый меньший грех, который совершить можешь. Она князя больше принимать не станет, он к тебе и вернется.
Анна хотела сказать, что он ей теперь не нужен, и вдруг подумала, что это будет хорошим наказанием Даниилу, если ему от ворот поворот дадут, и согласилась:
– Делай!
Баба что-то шептала, ниточки завязывала, песочком посыпала, дула, снова шептала, потом заставила и Анну дунуть.
– Не станет больше полюбовница твоего мужа у себя принимать!
Получив серебро и замотав его в грязную тряпицу, она успокоила Анну:
– А про детишек ее забудь, они и знать не будут, что княжьи.
Ворожея торопилась со двора, когда ее догнал рослый детина, кивнул:
– Туда пойдем, там возок стоит.
На соседней улице действительно ждал крепкий крытый возок, женщина уселась внутрь, закуталась в волчью полость и прикрыла глаза, слушая, как скрипит снег под полозьями и щелкает кнутом, торопя коней, тот самый детина.