Даниил Галицкий. Первый русский король
Шрифт:
Женщины с трудом разыскали замерзшую старушку, с трудом похоронили, попросту завалив камнями в какой-то ямке, потому что остальные шедшие с ними ждать не желали, страшно да и холодно в лесу… И без того от обоза беженцев отстали, догонять не было сил, временами женщины даже жалели, что вообще сорвались с места, если судьба погибнуть, так хоть дома, в тепле, а не в лесу вот так… Но надежда умирает последней, пока она жива, жив и человек. Как добрались до самого Звягеля, и не помнили.
Дядя Любавы появлению нахлебников не обрадовался, а уж его жена тем более.
– Пошли отсюда! Чтоб у них дом этот сгорел!
На житье попросились в покосившуюся избенку на окраине города. Правда, хозяйка-старушка развела руками:
– Только вот кормить мне вас нечем, и сама давненько уж хлебца не видела, не обессудьте. И хворосту придется из лесу носить, чтоб хоть чуть печку протопить.
Женщины замахали руками:
– Нам бы крышу над головой, остальное все будет!
Чуть придя в себя, они засучили рукава и принялись приводить в порядок новое жилье. Уже к концу дня избенка была вымыта, вычищена, печь обмазана и жарко натоплена, а из нее вкусно тянуло хлебным духом и варевом. Хозяйка, сидя на печи вместе с дочками Златы и Любавы, глотала слюну, страдая от таких запахов.
– Ну, все готово! Милослава, девчонки, слезайте с печи, есть пора.
Девчонок как ветром сдуло, вмиг уселись за стол, хозяйка сползла, охая и осторожно поглядывая на стол. Там и впрямь стояла снедь! Небогато, но хлебушек и каша, а еще горшок с варевом… В ее доме давно такого не бывало. Как сын ушел в дружину и погиб там, так и перебивалась тем, что добрые люди за работу по дому дадут, а в последнее время и вовсе за просто так. Сил уже не было работать, руки-ноги от холода крутило, а помочь некому…
Ложка в ее руках заметно дрожала, варево все норовило расплескаться, не дойдя до старческого рта. Любава рассмеялась:
– Возьми кусок хлебца побольше, сподручней будет.
– Да как же побольше, не одна я тут…
Она хлебала варево осторожно, стараясь не захватить кусочек, а взять юшку. И это заметила Любава, снова рассмеялась:
– Тебе, Милослава, никак в отдельную миску наливать? Чтоб одну водицу не набирала.
Злата улыбнулась:
– Ты, бабушка, не бойся, у нас на что покупать пока есть, а после и заработаем…
Милослава поняла, что с такими постояльцами не помрет с голоду. А выглядели так совсем простенько и не в дорогих тканях или мехах. Ограбили, что ль, кого?
Видно, почуяв ее сомнения, Любава подмигнула:
– Злата наша с князем любилась, оттого и деньги есть. Только молчи про то, никому.
Вечером Злата долго смотрела на колечко, подаренное Даниилом. Где ты, любый? Смог ли спастись и спасти свою семью? Свидятся ли когда?
У них началась новая жизнь, была эта жизнь не слишком богатой или легкой, но это с чем сравнивать, если с Владимиром-Волынским, то одно дело, если с мучениями по дороге в Звягель, то совсем
Одно хорошо: болоховские города Батый не тронул, их князья договорились поставлять татарам корма. Появилась надежда переждать лихую годину, а там как бог даст… Рассчитывать на то, что удалось унести из Владимира, не стоило, да и было его всего ничего. Потому женщины принялись налаживать немудреное хозяйство.
Поутру забил набатный колокол, созывая горожан Холма на площадь. У многих упало сердце: неужто враг у ворот города?! Собирались быстро, кутаясь в шубы, тулупы, платки, потому что мороз стоял нешуточный. Друг дружке передавали плохие новости: враг взял Киев и теперь повернул на Галичину и Волынь! А князь, как на грех, отправился к уграм! Кто говорил, сына сватать, кто, мол, за подмогой. Только какая подмога?! Пока подойдет, и помогать некому будет.
У Холма ни дружины, ни большого количества оружия, ни большого числа защитников. Стали кричать, что надо добровольно городские ворота открыть, может, оставят в покое? Другие кричали, чтобы в лес уйти подальше… И вдруг вперед вышла бойкая бабенка, вдова кузнеца, погибшего в прошлом году, Олена. Уперла руки в бока, насмешливо оглядела собравшихся, цыкнула на пытавшегося отодвинуть ее в сторону щуплого боярина: «Не мешай!» и крикнула так, что тот же боярин присел:
– Кому ворота открывать собрались?! Добровольно свои головы в полон отдавать?!
– Так ведь князя с дружиной нет.
Олена фыркнула на слова рослого детины:
– А ты сам на что?! Князя нет, биться не можем, но к чему крепостные ворота открывать?!
– А как их защитишь супротив пороков да штурма? У нас и стрел-то столько нет.
– Зато у нас Холм есть! Ныне зима, и коли его водицей полить, так ни одна коняка близко не подъедет, ни одну пороку не подтащат!
На несколько мгновений площадь замолчала, сосредоточенно соображая, а потом со всех сторон взревела сотнями голосов:
– Вот чертова баба!
– Чего удумала!
– А и впрямь, водицей полить ее…
– И то, за ночь на морозе так прихватит…
Теперь поднял руку боярин Крячко:
– Верно говорит. Умна, хотя и баба. Только одно мыслю: поливать надо не прямо со стен, а сначала подальше, чтоб и к стене не подойти, и пороки не подтащить. А потом уж сами стены. Только бы воды в колодцах хватило.
– А чего ее сначала из колодцев-то таскать, сначала нам речная вон поможет, а уж когда не с руки будет, тогда и за колодезную примемся.
Следующие дни холмичи усердно таскали воду и заливали всю округу, работали все, не только мужики и бабы, но и дети. В ход пошла вся посуда, какая нашлась от бочек до плошек. Зато когда Батыева рать все же подошла к Холму, то приблизиться на выстрел не смогла – все подходы и сама гора были превращены горожанами в ледяной каток. Для порядка татары все же попытались подняться, но, поломав ноги нескольким лошадям, отступили, сопровождаемые весьма неприличными жестами со стен.
Удивительно, но сам Батый даже не разозлился, напротив, посмеялся: