Даниил Московский
Шрифт:
— Твою власть хан ярлыком закрепил.
— Воистину, боярин Ерёма. А вон и главы собора завиднелись, поглядим, чем нас Суждаль порадует.
В безлесном плодородном ополье со времён первых князей встал Суздаль. Рубленый кремль на горке, у небольшой реки Каменки, впадающей в Нерль, хоромы и дома, торговые ряды и мастерские ремесленного люда, вал и ров, а над всем Суздалем высятся каменные церкви и собор Рождества Богородицы.
Посадский ремесленный люд на всякие дела тут горазд. Но особенно славен Суздаль искусными каменщиками.
Под горой, в зелени деревьев,
Монастырь малый, в нём десятка два монахинь и послушниц. Подъехав к воротам, князь Андрей Александрович спешился и, передав поводья гридню, наказал боярину Ерёме:
— Жди меня здесь.
Войдя во внутренний дворик, великий князь осмотрелся. Тихо и безлюдно, будто и жизни здесь нет. Молодая послушница провела князя к игуменье. Пригнувшись под притолокой, Андрей Александрович вошёл в келью. В полумраке увидел Анастасию. Она стояла у налоя, спиной к двери, оглянулась, и князь смутно различил её лицо.
— Здрави буди, Анастасия, — сказал князь.
Игуменья тихо, но внятно выдохнула:
— Здрави будь, великий князь.
— Вот приехал глянуть на тя, Анастасия.
— Здесь нет Анастасии, великий князь, здесь игуменья мать Варвара.
— Может, дозволишь присесть, мать Варвара? — чуть насмешливо спросил князь Андрей. — В ногах-то правды, чать, нет.
— Садись, великий князь.
Игуменья дождалась, пока князь уселся, сама присела на скамью напротив.
— Скажи, великий князь Андрей Александрович, что привело тебя сюда?
— Аль не догадываешься? Я ведь и поныне люблю тя, потому просить намерился: вернись.
Игуменья удивилась:
— Как можешь говорить о том? Я Богу служу и от мирской жизни отреклась.
Князь насупился:
— Не Варвара ты, не игуменья, жена моя, Анастасия.
— Была, князь. Но зри во мне и чти во мне мать настоятельницу.
Долго сидели молча, наконец игуменья обронила:
— Очнись, великий князь, на жизнь свою взгляни.
— Чего зрить её?
— Аль нечего? Ведь всем нам на суде Господнем ответ держать. Всегда ли по правде жил?
— Я не затем к тебе приехал, чтобы обиды выслушивать.
— Великий князь Андрей Александрович, я многогрешница и за то у Господа прощения прошу, ты же о своих прегрешениях подумай. А они у тя тяжкие.
— В чём?
— Не одним днём живи. Помни, что скажут о тебе потомки, народ, коему жить суждено.
Князь усмехнулся:
— Ты мыслишь умом монахини, а я — великий князь и живу, как то мне определено свыше.
— Ужли определено свыше не мир нести, а раздор, прожить в ненависти, а у потомков заслужить презрение?
— Умолкни, мать Варвара! — Князь поднялся. — Я подобное от митрополита слыхивал. Молись, игуменья.
Не прощаясь, великий князь покинул келью.
Ещё зимой, по первопутку, появился во Владимире ханский посол и велел доставить в Сарай лучших каменщиков. Великий князь назвал суздальских мастеровых. И вскоре погнали в Орду больше сотни русских умельцев.
С весны начали строить в Сарае ханский дворец. Делали его из точёного камня, и получался он великолепным, резным. А мастеровые из Бухары и Самарканда добавили в него лёгкости и украсили изразцами цвета лазури.
С рассвета и дотемна трудились мастеровые. Щёлкали бичи надсмотрщиков, раздавались окрики и падали замертво измождённые рабы, умирая на чужой земле.
Иногда на стройке появлялся Тохта, через узкие глаза-щёлочки молчаливо смотрел, как снуют с раствором и камнем подсобники, стучат молоты мастеров и споро возводятся стены. Хан решил, дворец должен быть готов уже к будущему лету. Он думал, что жить в нём будет редко, ибо шатёр из белого войлока, просторный и обдуваемый ветрами, — жилище, достойное потомка великих Чингиса и Батыя. Но этот дворец должен поражать величием тех, кто приезжает в столицу Золотой Орды. Гроза народов Чингис и его внук Батый покорили мир, а повелевать надо, не только нагоняя страх на королей и князей, но и подавляя их великолепием дворца и богатством, какими владеет хан. Чужеземцы должны испытывать страх и трепет перед повелителем моголов.
Завидя Тохту, звонче щёлкали бичи и злее становились надсмотрщики. Опрометью бегали на помостах подсобники, будто не было в их руках тяжело груженных носилок.
С высоты строительных лесов молодой суздальский каменщик Саватий смотрел на хана и диву давался: что этого кривоногого, тщедушного человечка боится вся Орда?
Саватий хорошо запомнил воскресный день, когда в Суздаль нагрянули ордынцы. Его выволокли из избы, приковали к единой цепи с другими мастеровыми и погнали в Сарай.
Брёл Саватий, к дороге приглядывался, решил для себя, рано или поздно, а попытается бежать из неволи.
Ростом невелик Саватий, но коренаст, широкоплеч, крутолоб и силы недюжинной. Как-то засел в колее воз с камнями. Не тянут кони, рвут постромки. Мужики намерились разгружать телегу, но подошёл Саватий, упёрся плечом, вытолкнул воз.
Но то было в Суздале, а нынче охилел он. Пища в неволе пустая, похлёбка жидкая и малый кусочек лепёшки в день. В животе у Саватия урчание, а ночами снилась ему еда обильная. Чаще всего — будто ест он щи наваристые с хвостом говяжьим. От голода у Саватия мотыльки в глазах летали.
Однако последний месяц стали ордынцы кормить суздальцев получше, давать конину варёную и рыбу, какой в низовьях Волги ловилось множество. По всему видать, испугались, что вымрут каменщики и дворец ханский не достроят.
От месяца в месяц мечтал Саватий о побеге. Но из поруба, куда бросали их на ночь, не убежишь, а на стройку гонят — караул за каждым.
Приглядел себе Саватий товарища, тоже суздальца. Стал подбивать его вместе бежать. Касьян, так звали парня, уходить из плена соглашался, но говорил, не на Рязанщину пробираться надо, а на запад, где, по слухам, земля тмутараканская [96] . Касьян твердил, татары беглецов на той дороге не станут искать, но Саватий не соглашался.
96
...земля тмутараканская — Тмутараканское княжество существовало в X—XII вв. на Таманском полуострове.