Дар Авирвэля
Шрифт:
– Если вы так жаждите моей смерти – казните прямо здесь. Символическая смерть – лучший подарок для такого старца, как я. Убейте меня там, где я когда-то спас вашего далёкого деда Артобериса Бельтайна.
– У нас нет права убивать кого-либо в стенах этого священного места. Только наш прародитель мог бы так поступить! А мы вынуждены отправить вас в темницу, для дальнейшего ожидания казни. Уведите его! – королева махнула на преступника, не скрывая своей ненависти. Двое высоких королевских стражей взяли Далия Мара под руки, причиняя ему преднамеренную боль, и повели прочь из зала.
Его выволокли за высокие посеребрённые двери, всегда открытые для отзывов, и повели вниз. Лестница, устланная вишнёвым ковром, расходилась в два направления: в южное и северное крыло. Одно из них вело к покоям, к трапезной
Его завели в небольшой побелённый сарай, заваленный разным хламом, и потащили вниз по каменной лестнице. Воздух стоял удушающий. Древний и тошнотворный, каковым считали и самого колдуна, отчего ему, возможно, дышалось чуть легче. Здесь не было ряда защищающих дверей. Здесь не было привратников и сторожей. Всё это заменяли извечные письмена, вдолбленные в обшарпанные стены много-много лет назад. Далий Мар чувствовал это. Он слышал их перешёптывания. Он ощущал, как последние силы покидают его изувеченное временем тело. Но он знал, что ему предстоит выполнить ещё несколько дел, не терпящих ни отлагательств, ни оправданий, ни нытья о своём бессилье. И, когда его бросили в отдалённую камеру, он знал, чем должен заняться. В этот раз даже магические кандалы, снятые с рук и защёлкнутые на дряхлых ногах, не имели права помешать главным идеям грядущих дней!
Далий Мар потратил на восстановление хоть какого-то сгустка энергии более семи часов. Всё это время, лишённый нежеланной компании и упрёков, он пытался медитировать, сосредотачивая свои мысли лишь на восполнении сил. Он сидел на коленях, плотно прижимаясь к каменному полу, и держал дрожащие руки на тонких ногах, укрытых лишь тёмными потрёпанными штанами. Не издавал ни звука, ни шороха, ни единого вздоха.
Он не видел света. Лишь факела мелькали перед его поникшими глазами, но не дарили и капли того воодушевления, которое сыпалось на голову вместе с яркими лучами звезды! Энергия восстанавливалась медленно; плыла в тело, в разум и в сердце густым потоком магмы, который привычно обжигал всё естество и не щадил самые тёмные и самые невыносимые закоулки разума. Такова плата. Она всегда была такой для него – для эльрина, рождённого вне тайных знаний и возможностей. Но как же это согревало душу! Густая магма, преобразованная в искрящийся поток, заполоняла организм, становилась почти ощутимой для лёгких и кишок… И вместе с этим обжигающим чувством приходило всё новое величие!
Он знал, что делать. Знал так ясно и отчётливо, что мог расписать свой план в мельчайших подробностях… но не стал бы. Он кое-как снял поношенные сапоги, начисто перепачканные грязью, и положил их перед собой. Не обращал никакого внимания на холод, окружавший слабо закреплённые вокруг лодыжек кандалы. И начал колдовать. Без слов, почти без жестов. Только пальцы, словно нарастающие волны, опускались и поднимались в такт побережному шуму. Глаза сомкнулись. Но в них не было всепоглощающей черноты. В них мелькала различимая морда небольшого охотничьего пса, верно следующего за своим хозяином. Именно такой образ, по непонятной причине, отпечатался в голове Далия Мара. Он плавно поднял руки к потолку, как бы образуя невидимую нить, и начал играть на ней неопределённую мелодию. Самое простое заклинание подчинения – такое простое, что прошедший мимо надзиратель не обратил на мага ни доли внимания. Ведь какое зло может причинить древний старик, не способный даже скрыться с глаз обычных рыцарей?
Он действительно не мог позволить себе такой роскоши. Уж слишком сильный отпечаток оставила на его сущности деятельность минувших лет. Теперь, в полном забвении, Далий Мар был способен лишь на марионеточные фокусы и лёгкий телекинез. Но он искренне полагал, что это временно; что вскоре наступит момент, когда его силы раскроются вновь, ведь даже спустя столько сотен, столько тысяч лет его внутренний потенциал способен ослепить невежд и ненавистников по всему земному шару!
Но пока что, он лишь игрался с жизнью небольшого пса.
Четвероногая марионетка пришла в означенное место нескоро. В какой-то момент Далий Мар задумался над тем, правильно ли он представил заклинание? Но все вопросы отпали, когда по каменному полу тихо зашаркали когтистые лапы. Дружелюбный бигль подошёл к камере заключённого с поражённым взглядом и, на безграничный гнев Далия Мара, не стремился доверять незнакомцу. Пришлось приложить немало усилий, чтобы пёс отдался во владение так, как это должно быть: всецело и слепо. И после этого старик зашептал слова, без которых бы не получилось заставить нового миньона выполнять задания. С каждым последующим словом уверенность в завтрашнем дне росла всё активнее. Пока он, наконец, не закончил говорить. Когда приказ отправился в собачий разум потоком абстрактных, но вместе с тем весьма понятных образов, мужчина почувствовал некоторый прилив сил: тепло растеклось по древнему телу, будто оживляя и раскрашивая его, а глаза наполнились трепещущим блеском. Это длилось вплоть до прощания. А когда пёс убежал прочь, минуя надзирателя, в голове и сердце вновь почувствовалась пустота. Такая закостенелая, мрачная и густая пустота, что любой позитивный настрой тонул, меркнул в ней подобно угасающей звезде. И маломальская радость вновь испарилась со старого лица…
Время тянулось подобно паутине: медленно и вязко, и так неприятно на ощупь, что хотелось отряхнуться от липких нитей, вздрогнуть от неприязни и отвращения, и убежать прочь. Но бежать некуда. Только не сейчас. Вся свобода Далия Мара оградилась от мира тремя каменными стенами и железными решётками, заговорёнными много столетий назад. Любая попытка дотронуться до них венчалась неслабым разрядом тока, что невоспитанно отражался на коже свербящими красными пятнами. Но это было достойно смирения. Гораздо более серьёзной проблемой мужчина считал тишину. Не ту тишину, что стоит в доме по ночам; мёртвую немость, расшатанную глухими шагами надзирателя, тихим звоном ключей на его поясе и различимым писком тюремных крыс. Из-за обилия звуков, что прекрасно вписывались в самые мрачные представления о далёком Дагазе, на сердце делалось всё тяжелее, и вскоре любые попытки сосредоточиться посыпались прахом. Лишь раздражающий гул составлял ему постоянную компанию, напоминая о безжизненности этого места. Этот гул так и подначивал Далия Мара на хоть какие-то телодвижения, но всё, что сумел выбить из себя исчерпанный мужчина – тяжкий вздох, с которым из лёгких вырвался искусственный пар. Все способности улетучились вместе с ним, оставив своего недружелюбного хозяина думать о важном…
А время шло. Медленно и размеренно, будто прожигая разум нагретым ножом. Голова полнилась идеями, планами, размышлениями специально для того, чтобы не свихнуться от одиночества и кладбищенской тишины. В этом потоке почти ощутимых образов будущего и прошлого Далий Мар находил себе компанию – она состояла из него, его сверкающего эго и маленького бездомного мальчика в абы как сшитой и перешитой рубахе. Эти три стороны древнего колдуна беседовали о всяком: первая предлагала идеи на будущее; вторая подначивала на очередные «великие свершения», которые просто обязаны стать очередным опалённым пятном на истории эльринов; третий же говорил тихо-тихо, едва различимо среди взрослых голосов, и его измышления подавали надежды на то немногое добро, что продолжало заливать сердце Далия Мара кровью при виде каждого бездомного животного и ребёнка.
Из беседы о собственных деяниях мужчину вырвал раздражающий стук по прутьям. Перед сонными глазами стоял образ надзирателя – упитанного, крепко сложенного, с двумя дополнительными подбородками, так и говорящими о его зарплате. Хотя, несмотря на эти отличительные особенности, его выражение лица, как и само лицо, слабо поддавались слову «уродливый». Он ждал, пока преступник обратит на него внимание, и, поймав лёгкий взгляд, начал объяснять последовательность дальнейших действий, которую Далий Мар слушал с тотальной незаинтересованностью и отстранённостью. Никогда в жизни мужчину не радовали слова «права», «закон» и «обязанности». Но с недавнего времени, которое знаменовалось «началом нового поворота в развитии», эти три термина встречались всё чаще. И как же он досадовал, вспоминая былые времена беззакония и свободы! Эти мысли грели его старое сердце похлеще любого магического пламени!