Дар дождя
Шрифт:
Поле было пустым и ровным, за исключением земляного холмика. Я направился к нему, сжимаясь от жути при мысли о лежавших под моими ногами телах. За холмиком оказалась яма, в которой была Мин. Она откопала Ахока и развернула его лицом вверх, так что его глаза смотрели сквозь меня, упираясь взглядом в небо. Она лежала рядом с ним, подставив глаза ласковому дождю, и ее руки обнимали мужа. Я не увидел крови, но почувствовал ее запах. Спустившись в яму, я схватил запястья Мин, скользкие от разрезанных вен. Она еще дышала, ее веки дрогнули раз, другой, словно у статуи, которая, не успев ожить, снова обращалась
Ближе к рассвету ее рука сжала мою, и она шевельнула губами. Я наклонился к ней и спросил:
– Что?
– Похорони нас вместе.
Я пообещал и стал ждать утра, вдыхая запахи разрытой земли, теплой свежей крови и очищающей прохлады дождя.
Когда жители деревни вытащили меня из ямы, которую Мин вырыла голыми руками, вид крови, пропитавшей мою одежду, заставил их отпрянуть.
Я посмотрел в глаза дядюшки Лима и понял, что не могу выдержать его взгляд. Он оттолкнул меня и шагнул к могиле, и я услышал его крик, нечеловеческий, исполненный горя и боли. Так кричать мог только отец. Цай стоял рядом с ним, и оба отца сотрясались от горя.
Я сел на камень; кто-то подошел ко мне и предложил чаю. Взяв чашку, я увидел, что мои руки дрожат от усталости.
В конце толпы ждала группа даосских монахов, готовившихся к погребальному ритуалу.
– Так быстро? – спросил я у человека, принесшего мне чай. – Разве тела не должны полежать какое-то время?
– У них много работы, – ответил тот. – Им нужно успеть на другие поля.
Его голос смолк, и я последовал взглядом за его повернутой головой.
Сквозь толпу шел мой отец. Он прошел мимо меня и обнял дядюшку Лима и Цая, осторожно отведя их от могилы детей. Мне хотелось подойти к нему, но по его лицу я понял, что он для меня потерян.
Глава 9
Таукей Ийп держал слово: я продолжал получать послания с угрозами и как-то раз, когда я шел по городу, на меня напала банда головорезов. Я отбился, но получил глубокий порез на предплечье. Отец был в ярости. «Ты должен прекратить работать на япошек, черт подери! Что, если они нападут на Изабель, на кого-то из нас? Ты хочешь, чтобы снова подожгли дом?»
Атмосфера дома стала удушающей. После произошедшего в Кампонг-Дугонге мои отношения с отцом испортились еще больше, а продолжавшие приходить угрозы подливали масла в огонь, ведь только один я знал, что они были безобидны.
Отец смотрел на меня с презрением, но я мог только молчать. Разве я мог рассказать о нашем уговоре с Таукеем Ийпом? Став свидетелем ужасов, которые творили Фудзихара с кэмпэнтай, я хотел, чтобы отец знал о моих делах как можно меньше. Я вступил в игру, где напряжение зашкаливало: с одной стороны, я вроде как предал собственную семью, но с другой – я предавал и японцев. Мне некому было довериться, и больше, чем когда-либо, мне хотелось, чтобы Кон был здесь, со мной, а не в мокрых непролазных джунглях.
Иногда мне казалось, что я больше не контролирую повороты и развязки своей жизни. Я устроил в ней такой хаос, такой ужасный хаос. Где же я свернул
Через месяц после смерти Мин я получил сообщение от Таукея Ийпа с просьбой о встрече в старом доме Танаки в Таджунг-Токонге. Я допускал, что это ловушка, подстроенная в качестве мести за причастность к бойне в деревне Мин, и приехал туда на час раньше, до захода солнца.
В хижине было пусто, и на фоне морского простора она казалась совсем заброшенной. Судя по всему, Танака выполнил свой план укрыться в Горах Черных Ручьев. Но музыку ветра он не снял, и маленькие латунные трубочки-колокольчики кружились на ветру. Попав в зарево заката, они заплясали быстрее, став инструментом для превращения света в музыку. Я заморгал от отраженных лучиков.
Газон превратился в заросли, и я затаился в траве, наблюдая за домом, пытаясь с помощью энергии ки почувствовать любое движение. Шороха за спиной я не услышал, но ощутил незаметное приближение другого человека. Я встал во весь рост, чтобы встретить противника лицом к лицу, но это оказался мой друг Кон.
– Тебе никогда не удастся подкрасться ко мне незамеченным.
– Я знал, что ты придешь раньше назначенного времени.
Он выглядел изможденным, его голова была выбрита наголо, и только улыбка осталась прежней. Он рассеянно почесал голову, поймал мой взгляд и сказал:
– Прости. Вши. Поэтому пришлось все состричь.
– В «Азиатский и восточный» в таком виде не пустят, – заметил я, не скрывая радости от встречи. Мне все еще не верилось, что это был сам Кон, во плоти.
– Что ты здесь делаешь? Я думал, что иду на встречу с твоим отцом.
– Это я попросил нам ее устроить.
– Что-то не так?
– Слишком много всего. – Он вытянул руку в направлении дома Танаки: – Не хочешь ли выпить чаю?
Когда мы поднялись по ступенькам на веранду, в дверном проеме возникла фигура. Из сумрака вышла молодая женщина, шагнув в квадрат света, оставленный садившимся солнцем. Даже убогость одежды не могла скрыть ее необычную красоту. Широкие черные глаза придавали ее лицу огромную выразительность. Она была не чистокровной китаянкой, а смешанной крови, как я.
– Суянь, это друг, о котором я столько тебе рассказывал, – сказал Кон.
Он быстро представил нас друг другу, и мы вошли внутрь, закрыв за собой дверь. Я не сразу привык к темноте. Но Кон все равно проверил окна, убедившись, что шторы плотно задернуты. Он зажег свечу, и мы уселись на пол.
– Суянь – партизанка из Коммунистической партии Малайи. Сто тридцать шестой отряд и КПМ заключили договор, что будут сотрудничать против японцев.
– Знаю. Я читал донесения японских шпионов.
Информация о сто тридцать шестом отряде была разрозненной, но японская разведка выяснила, что он был сформирован англичанами перед самой войной и что его бойцы происходили из самых разных слоев общества. Банкиры, ремесленники, учителя, коммерсанты – все, обладавшие любыми познаниями, которые хоть как-то могли пригодиться, направлялись на военную тренировочную базу в Сингапуре, где их наскоро обучали ведению партизанской войны в джунглях. Это был новый метод военных действий, почти революционный. Потом новобранцев забрасывали в очаги сопротивления по всей Малайе.