Дар или проклятие
Шрифт:
Она давно и всерьез подумывала о разводе. Она давно мысленно разделила их жизни, и если бы ей встретился кто-то другой, заботливый и интеллигентный, она не оглядываясь ушла бы от мужа, нисколько в этом не раскаиваясь. «Другой» все не появлялся, а появился Выдрин, так похожий на ее мечту, что она старалась не верить тому, о чем прекрасно знала: он лжец, бабник, пустомеля и мерзавец.
Она получила то, что заслужила.
– Гера, я совершила преступление, – тихо сказала Дарья.
И только когда произнесла это, она сразу, как в фантастическом рассказе, словно перенеслась на много лет назад и почувствовала,
А когда натруженные руки сжали ее пальцы, тихо и обреченно заплакала.
Сейчас Борис Озерцов завидовал Максу. Он высадил друга у его подъезда, бросил «Ниву», где удалось приткнуться, уже по пути домой засомневался, включил ли сигнализацию, и тут же забыл и про сигнализацию, и про машину, которую до сегодняшнего дня любил и холил.
Макс Петра не знал, не представлял, какая от того исходит грозная сила – Борис эту силу сразу почувствовал, еще когда первый раз увидел директора фирмы. Макс об этой силе не догадывался и сейчас мог спокойно ужинать и, может быть, даже благодарить господа, что ничего очень страшного они совершить не успели.
Надо перестать паниковать, уговаривал себя Борис. Как запаниковал, так и ошибок наделал. Какого лешего его понесло к Наташке? Что бы он ей сказал, окажись она дома? Что в гости зашел? Ни с того ни с сего приперся в рабочее время?
Почему они сразу не смылись, когда ясно стало, что дело не выгорело?
Почему ему казалось, что, если они следят за Калгановой, значит, еще не все потеряно? Они следили за ней и думали, что контролируют ситуацию. Они оттягивали момент осознания, что их будущее и их цели больше не зависят от них. Они зависят от одного человека – от Петра Михайловича Сапрыкина. Как он решит, так и будет.
Нужно успокоиться. Успокоиться и подумать, что теперь делать.
Самое главное – объяснить, что ничего… страшного для Сережи они не хотели. Они действительно не хотели. Посидел бы Макс с пацаном на даче, пока деньги не получат, и все. Это завтра же нужно сказать, только не Петру – к нему соваться страшно, а Наташке. Точно, так и нужно сделать.
Теперь машина. Тачка у Александрины дорогая, но это всего лишь тачка. В конце концов бросится его мать в ноги к модельерше, неужели та не пожалеет давнюю подружку? А не пожалеет, так адвоката можно нанять хорошего, уж на это мать денег найдет. Нет, тачка – это не страшно. Да и не докажет никто, что это их рук дело. К тому же Бориса около тачки не было, Макс один зажигалку бросил.
А вот Сережа…
Правда, и тут доказать ничего невозможно. Только Петр не полиция, доказательства собирать не станет.
Знать бы, видела или не видела его, Бориса, Наташка…
Если не видела, значит, зря он сейчас мучается, так что сердце того и гляди из груди выскочит.
А если видела?.. Борис остановился и закурил очередную сигарету.
Видела или не видела?
А план все-таки был хорош. Невероятно, что все сорвалось. Самым сложным казалось телефон у Наташки заполучить, но тут все прошло проще, чем он думал: поднялся по пожарной лестнице, в комнате никого не было, взял телефон и спустился. Даже не встретил никого из знакомых.
Борис бросил окурок.
Видела или не видела?
Анатолий Константинович аккуратно повесил на плечики плащ на теплой подкладке. Он довез Дарью почти до самого подъезда, нежно поцеловал на прощанье, потом очень быстро, почти без пробок на дорогах, вернулся и сейчас о Дарье почти не помнил.
Коньяку? Или водки? Нет, пожалуй, коньяку. Кофе с коньяком, решил он. Залил кофе холодной водой и поставил турку на огонь. Никаких кофеварок Анатолий не признавал и кофе варил отменный. Сходил в комнату за коньяком, вовремя, не дав вскипеть, поднял турку над газом, подождал немного, пока осядет кофе, вылил его в большую кружку и щедро разбавил коньяком. Вообще-то пить его на ночь – не здорово, но сегодня вечер особый.
Он обнял кружку руками, наслаждаясь восхитительным запахом, и внезапно замер, почувствовав противный липкий холодок. Показалось даже, что сердце забилось с перебоями. А ведь Петр не простит, если узнает… Может, плюнуть на все, отменить задуманное и жить, как раньше?
Анатолий отхлебнул кофе. Подумал и налил еще коньяку, до самого верха кружки. Поздно отменять. Деньги, куда надо, переведены, кому надо, заплачены, назад пути нет. Теперь только вперед. Когда-то он прочитал, что в жизни, как и в бою, побеждает не самый сильный, и даже не самый умный, а самый смелый. Вот он, Анатолий Константинович Выдрин, и будет самым смелым. Он прислушался к себе – сердце билось ровно. Все будет хорошо.
Он с удовольствием отхлебнул горячего напитка и сходил в прихожую за сотовым. Анатолий улыбнулся, вспомнив, как расплачивался с гаденышем Озерцовым деньгами Петра. Вполне мог бы и свои заплатить, не велика сумма тысяча зеленых, но так выходило забавнее.
Он безошибочно набрал нужный номер, как всегда похвалив себя за великолепную память, и, едва услышав голос дурака Борьки, заговорил.
Через несколько секунд, ошарашенно глядя на трубку, ответившую отборным матом, он опять почувствовал неприятный холодок, и опять ему показалось, что сердце пропускает удары. Даже слово дурацкое вспомнилось – знамение.
Анатолий Константинович в задумчивости прикусил губу, потом решительно тряхнул головой, отгоняя дурные мысли и не позволяя себе запаниковать. Не хочет Озерцов ему помочь – ну и не надо, в конце концов это не так уж и важно. Важно другое, чтобы завтра все прошло по плану.
Он поднялся с кухонного стула и прошелся по квартире.
Не ко времени Озерцов показал характер. Впрочем, это неважно. С этим он потом разберется. Сопляк и не представляет, как легко он с ним расправится. В таких случаях бить нужно жестоко, насмерть, и он, Анатолий, так и сделает.
Сейчас главное – завтрашний день.
В голове опять прозвучало – «знамение», но он не позволил себе обратить на это внимание.
– Как ты догадалась, что они?.. – Петр Михайлович не смог выговорить, что собирались сделать с его сыном два ублюдка.
– Догадалась, – мрачно ответила Наташа, пожав плечами. Она не столько догадалась, сколько почувствовала, что Сереже угрожает опасность. Только объяснить это было невозможно даже себе самой.
– Ладно, – Петр Михайлович погладил прижавшегося к нему сына. – Разберемся. Спасибо тебе, Наташа. И вам, Вадим. Считайте, что я ваш должник. На всю жизнь.