Дар
Шрифт:
Лучше ему не стало, только хуже, как будто где-то в его ауре образовалась дыра, сквозь которую утекала его жизненная сила. А может, так оно и было. Иногда он чувствовал, что вот-вот отключится так же, как тогда в кабинете, и прилагал просто невероятные усилия, чтобы остаться в реальности, ведь не мог же он оставить свое бренное тело в поезде или автобусе. И еще он похудел, это уже было заметно всем, не только ему.
Но больше всего его добивали эти новые ранние пробуждения, природу которых он никак не мог понять. Весь день он из последних сил старался не заснуть, тратил просто колоссальное количество энергии на такие простые и обыденные вещи, о которых раньше вообще не задумывался, что казалось бы, должен был спать сутками. Но нет, вот уже неделю что-то выталкивало его из уютного сна задолго до положенного срока, при этом избытком
Сегодня он тоже видел что-то во сне, но что, никак не мог вспомнить. Наверное, эту проклятую монету, подумал он, глядя в потолок красными опухшими глазами. С того дня, как этот старик сунул ему монету, его жизнь превратилась в ад, этого он уже не мог отрицать. Хотя последняя крошечная рациональная часть его личности все еще не хотела сдаваться и утверждала, что он просто подхватил какой-то экзотический вирус или вообще заболел раком или чем-то вроде того. Надо обратиться к врачу и не валить все на мистику, как какой-нибудь забитый крестьянин из средневековья, так говорила ему рациональная часть его натуры, но ее голос был слишком слабым. Антон никогда не любил лечиться, больницы пугали его, а врачи казались кем-то вроде инквизиторов, он, как и большинство людей, предпочитал ждать пока «само пройдет». Но это не проходило.
– Нет, эта болезнь требует другого лечения, – прошептал он, лежа в кровати и ожидая, пока будильник начнет его день, – если оно есть.
Мысли о том, что он, возможно, умирает, начали приходить к нему в первые дни после встречи с тем стариком, сначала они были робкими и похожими на тени, но с каждым сумрачным днем они крепли и набирались сил, как будто высасывали их из Антона. И это были спокойные мысли. Нет, они конечно пугали, но паники не было, паника требовала слишком много сил. Может он и умирает, что с того? Все умирают, такой уж это мир. И если это так, он тем более не хотел проводить поседение дни или месяцы в пахнущих лекарствами и безнадежностью больницах, не хотел, чтобы последнее время на земле занимали анализы, фальшивые улыбки и кафельные стены. Нет уж, этого с ним точно не должно быть, так он решил.
И это решение не было безволием, просто он решил, что примет то, что ждет его, хотя, вешаться или наедаться снотворного он точно не планировал. Но скоро ты будешь мечтать о смерти, шептал новый голос в его голове, тот самый, что утверждал: все дело в монете. И похоже, голос был прав.
Тогда избавься от нее, кричала рациональная часть, во имя жизни, выброси ее в мусор по дороге на работу, обратись к врачу и перестань, наконец, бредить. И он бы давно так и сделал, если бы мог. Нет, физически он мог бросить ее из окна или отнести в ломбард или в полицию, но на это ведь тоже требовались силы, а их оставалось так катастрофически мало, это во-первых. А во-вторых, и эта причина и была главной, чтобы там ни кричала рациональная часть, каким-то образом он знал, что это ничего не изменит. Древнее знание, проснувшееся в нем, то, что веками помогало его предкам выжить, и сейчас хотело сохранить жизнь ему, оно точно знало, что просто избавиться от монеты – пустая затея, здесь нужно было что-то другое, что-то, чего он не знал. И, исходя из последних недель его жизни, Антон был настроен больше верить этому таинственному знанию, нежели логическому мышлению. Мне нужна помощь, подумал Антон, и закрыл глаза, слишком много мыслей, слишком мало сил.
Снова прозвенел будильник, за стеной опять расплакался соседский ребенок. Все как всегда, круги ада, подумал Антон и заставил себя выбраться из постели. Слабость сразу же навалилась на него, придавила к земле, ему хотелось лечь, закрыть глаза и просто ни о чем не думать. Скорей бы настал вечер, подумал Антон, понимая, что дела плохи, если человек, едва встав с постели, мечтает о конце дня, чтобы в нее вернуться. Взрослым всегда нужны причины и оправдания, подумал Антон, они ничего не могут сделать просто так, по желанию, нет, тогда сразу прослывешь дураком или сумасшедшим.
Вздохнув, он направился в ванную, осознавая, что в квартире
– Тебе нужно обратиться к врачу, – прошептал Антон своему измученному двойнику в зеркале. – Но сначала надо поесть. Хочется тебе или нет.
Конечно, горячая каша была бы лучше, но времени уже не было, порывшись в холодильнике, Антон нашел колбасу и заставил себя съесть бутерброд. Под окнами опять кто-то ругался из-за парковки, но на этот раз он не встал и не закрыл окно, отныне он тратил энергию только на необходимые действия. Крайне необходимые.
Закончив завтрак, Антон начал одеваться и тут его ждал еще одни неприятный сюрприз – брюки стали совсем велики в талии, как будто он снял их с другого человека. Я и был другим человеком, подумал Антон, и кто этот замученный незнакомец, что смотрит на меня из зеркала? Он понимал, что похудел, но до сегодняшнего утра как-то не заострял на этом внимание, у него и других проблем хватало, но сейчас, положение стало настолько серьезным, что мозг уже просто не мог его игнорировать. Значит, за ночь я еще потерял вес, понял Антон, глядя на пустое пространство в брюках, которое еще совсем недавно занимало его тело. Очень наглядно, подумал он, вот так же уменьшается и моя жизненная сила, мое пространство в мире, моя жизнь.
Проделав ножницами несколько новых дырок на ремне – не одну, он уже смотрел в будущее, и в нем не было оптимизма – Антон отправился на работу. Солнечный свет больно ударил по глазам, как только он вышел из подъезда, было ли солнце раньше таким ярким? Вроде нет. Он шел как мог быстро, глядя себе под ноги, дышать было трудно, как будто его легкие тоже уменьшились, как и объемы тела, но он не сбавлял шаг – боялся опоздать на поезд. За эти сумрачные дни он и так несколько раз допускал промахи в работе, ничего катастрофического пока, но, опять же, он смотрел в будущее, и оно его не радовало. Он стал забывать намеченные дела, цифры и даже собственные мысли, но он по-прежнему был здесь, в реальности, так что не мог не заметить, как растет недовольство его работой. Исправить положение он пока не мог – а может уже и не сможет, так утверждал темный голосок в его голове – но, хотя бы, не опаздывать старался, незачем было бесить руководство еще и этим.
На станции было как всегда людно, Антон занял привычное место под часами и стал ждать, восстанавливая дыхание. А дышал он так, словно пробежал марафон, а не прошел быстрым шагом несколько сотен метров. Может ли так резко человек из практически здорового стать таким немощным, задавался вопросом Антон, он чувствовал себя так, словно заснул в 31 год, а проснулся, когда ему перевалило за 70.
Может это какая-то редкая болезнь, никак не желала сдаваться рациональная часть его личности, должно же быть объяснение, ведь есть вполне конкретные симптомы, значит, надо обратиться к врачу и не валить все на мистику. В конце концов, хвост же у него не вырос, или клыки, и жажда крови не мучает. Надо прекращать валять дурака и пройти обследование, подумал Антон, и совсем рядом, как будто в подтверждение его мыслей, раздался громкий гудок подходящего поезда.
Поток людей устремился в серебристый вагон, Антон протиснулся на свое излюбленное место на втором ярусе, привалился к стене и закрыл глаза. Но тут же распахнул их, мир со всеми его звуками и красками начал улетать куда-то в темноту, и Антон уже так хорошо знал это ощущение. Если он позволит глазам закрыться, он просто отключится, упадет прямо здесь, в вагоне, и люди буду ахать и расступаться, а кто-то, вполне вероятно, не упустит такой возможности и обчистит его карманы… Но самое ужасное, что Антону было уже почти все равно, он уплывал, слабость вновь окутала его своим мягким и таким тяжелым покрывалом, под ним было уютно, под ним ничего не имело значения. Он подумал: мог бы он продать душу сейчас за возможность свернуться клубочком в своей кровати или в любом тихом и теплом местечке? И его самого поразило, насколько близок он был к положительному ответу.