Дара. Анонимный викторианский роман
Шрифт:
Добравшись до места и обустроившись в моей комнате, мы пересчитали оставшиеся деньги. Оказалось, что у него их как раз хватит, чтобы добраться до Нью-Порта. Я была примерно в таком же положении, но у меня еще оставались кое-какие драгоценности, которые в случае необходимости можно было продать. Почти все деньги, которые я привезла с собой в Америку, ушли на плату за комнату и еду для нас с Элмером. Но после того как мы с Элмером расстались, я зарабатывала в «Институте здоровья» достаточно, чтобы содержать себя, не залезая в долги и не тратя скромные остатки своих сбережений.
Спустя два
Он ужасно ослаб и стал таким худым, что под обвисшей кожей отчетливо виднелись очертания скелета. Его изможденное тело то и дело сотрясал могильный кашель, и после таких припадков он оставался совершенно разбитым, а вместо обычного дыхания из его груди вырывался какой-то тонкий свист. К тому времени, как мы сошли с парохода, доставившего нас по реке Гудзон в Нью-Йорк, от Лайонела уже оставались кожа да кости.
Выйдя на берег, мы поймали кэб и поехали прямо на Бродвей, где я сняла для нас две комнаты — заснуть в одном номере с кашлявшим Лайонелом я все равно не смогла бы.
Уложив его в постель, я прошлась по близлежащим магазинам и закупила еды и питья на несколько дней вперед. Вернувшись с покупками, я подошла к его постели. Он лежал на подушке, как мертвый: глаза ввалились, рот был полуоткрыт. Но грудь его еще вздымалась и из легких вырывался слабый свист. Поглядывая на него, я стала готовить еду. Я устала с дороги и сильно проголодалась, так что моя порция была проглочена в мгновение ока. Потом я положила на тарелку жареного цыпленка и поставила ее рядом с Лайонелом, чтобы, когда проснется, он мог сразу подкрепиться.
Закончив все приготовления, я отправилась к себе в комнату и прилегла на кровать немного отдохнуть, но, видимо, сон незаметно одолел меня, потому что, когда я снова открыла глаза, в комнате было уже совершенно темно. Я поспешила в комнату Лайонела и увидела, что он сидит в постели и с кем-то разговаривает, хотя в комнате, кроме него, никого не было.
Он кивал головой, поворачивался то туда, то сюда, приветливо улыбался, жестикулировал, словно обсуждая что-то с несколькими невидимыми собеседниками, окружившими его ложе. Я поставила стул возле его кровати, взяла его за руку, села рядом с ним и попыталась как-то привлечь к себе его внимание.
— Лайонел, — крикнула я, нервно оглянувшись, потому что он вдруг обратился к кому-то, кто незримо для меня стоял за моей спиной. Я дернула его за руку, надеясь, что он на меня хотя бы посмотрит.
Вдруг он воскликнул:
— Мама! Как я рад, что снова тебя вижу!
Его голос дрожал от радостного возбуждения. За окном все больше темнело, в комнате становилось холодно… и страшно. Я в ужасе отдернула от него руку и отбежала к двери, а за моей спиной все слышался приветливый голос Лайонела, узнававшего все новых и новых родственников, которые приходили к нему из далекого прошлого.
Я прислонилась к двери и почувствовала, как по голове у меня поползли противные мурашки — словно сотни маленьких пауков быстро пробираются между корней
Бессильно опустившись на пол, я свернулась в клубок, обхватив руками голову. Вдруг мне вспомнилось, как в детстве, когда осенний ветер обрушивал в камин кирпич от печной трубы, моя мать бормотала слова старой молитвы на оберег от злого духа. Дрожа от страха, я принялась теми же словами молить Бога о защите.
— От нетопырей и оборотней, от болотных тварей, что ухают в лесу, от лешего-детокрада — от всякой нежити охрани и обереги нас, Господи, — горячо и истово шептала я.
Не успели последние слова молитвы слететь с моих губ, как что-то словно прошмыгнуло мимо меня, задев мою юбку и прикоснувшись к волосам. Меня охватил отчаянный ужас, я вскочила на ноги и стала дергать на себя дверную ручку. Когда она наконец подалась, я пулей выскочила в коридор, бегом спустилась по лестнице и, только выбежав на освещенную фонарями, оживленную улицу, остановилась, чтобы отдышаться.
В каком-то оцепенении я, не разбирая дороги, бродила по городу, пошатываясь от пережитого потрясения и усталости. Должно быть, я производила такое впечатление, будто изрядно перебрала в одном из бесчисленных бродвейских баров. Понимая это какой-то частью сознания, я старалась держаться хорошо освещенных и оживленных улиц, где мне не грозила опасность.
Так я бродила, ничего не замечая вокруг, чувствуя на себе «вечности всевидящее око». Я казалась себе ужасно одинокой и никому не нужной. Я не видела для себя никакого будущего в Америке. Впрочем, в Англии я его тоже не видела.
В таком тоскливом состоянии духа я подошла к какой-то пивной, из раскрытых дверей которой доносились аппетитный запах горячей пищи и оживленный шум голосов. Я посмотрела на аккуратную вывеску, на которой было написано «Пивное заведение Пфаффа», и мне вдруг ужасно захотелось войти в этот уютный бар, чтобы отогреться и прийти в чувство.
Я быстро поднялась по ступенькам крыльца и вошла внутрь. Пивная была полна людьми. Я с облегчением заметила, что женщин было довольно много и я не привлекла особенного внимания. Люди не только сидели за столами, но и, собравшись в небольшие группы, стояли перед стойкой, что-то оживленно обсуждая между собой. То и дело они весело смеялись чьему-нибудь остроумному или двусмысленному замечанию.
Я так устала, что меня подташнивало и я готова была сесть прямо на пол. Так что у меня достало сил только на то, чтобы протиснуться между стоявшими возле стойки людьми к ближайшему свободному стулу и бессильно на него плюхнуться. Кроме меня за столиком уже сидел какой-то молодой джентльмен. Обмякнув на стуле, я опустила голову на руки. Меня охватило жуткое опустошение, как это бывает, когда человек истощает свою способность предаваться горю. Немного отдохнув, я подняла голову и заметила, что молодой человек, сидящий напротив меня, пытается привлечь мое внимание.