Дарданелльское сражение
Шрифт:
– Фёдорыч, понимаю, что прошу невозможного, но надо обязательно утопить одну из лодок! Утопим одну, все отвяжутся! Раненый унтер ласково погладил свою пушку: – Она постарается!
Жаркий июльский день еще только начинался. Канонерские лодки уверенно шли к берегу, и жерла кулев-рин чернели с их бортов. Вначале лодки накрыла крепостная артиллерия, но отогнать настырных не удалось, они упрямо лезли вперед. И тогда в дело вступил «Бого-явленск». Сарычев (это исторический факт!) с двух выстрелов утопил головную канонерку. Товарищи его не хуже расправились со второй, третья, лишившись мачты, успела спрятаться за мыс.
Во время очередной бомбардировки разорвавшейся рядом
– Контузия в голову и правый бок! Обычное дело! Он повернулся к санитару:
– Отвар ивовой коры и сон! Кто у нас следующий! Вскоре после этого в лазарет зашли солдаты, молча положили лейтенанта на носилки, понесли. – Куда несете? – поинтересовался Болиако.
– Господин полковник велел отнести господина лейтенанта в свой дом. Там ему будет покойней!
– Хорошо! – согласился врач. – При контузии главное – покой, а микстуру я буду ему присылать!
Страшные головные боли не утихали двое суток. Потом несколько поутихли, а может, Владимир и сам притерпелся. Слышал, однако, еще очень плохо и в ушах стоял нескончаемый звон. Лейтенант Додт прислал товарищу кое-какие вещи, так как все имущество Броневского сгорело на «Гекторе». На третьи сутки он был уже на крепостных стенах, как и прежде руководя артиллерией.
Из хроники обороны Тенедоса: «В 5 часов утра корабль и фрегат турецкие, лавируя близ крепости, производили по оной беспрестанную пальбу; два, стоявшие на якоре, также открыли жестокий огонь; все ж прочие корабли и фрегаты приближались; но в 8 часов турки вдруг прекратили пальбу, с торопливостью отдалились от крепости, и весь флот их немедленно выступил под паруса».
– Что это с ними? – прокричал на ухо своему контуженому соседу Подейский. – Может, очередного султана придушили?
– Да нет, здесь, кажется, дело будет посерьезней! – подал полковнику зрительную трубу Броневский. – Посмотрите внимательней на горизонт слева!
Подейский взял трубу, долго смотрел, но так ничего и не увидел. – Море, да над морем облака низкие!
– То не облака, то паруса! Это Дмитрий Николаевич совершил свой маневр окружения турецкого флота. Теперь погонит их от Дарданелл к горе Афонской, где и перебьет!
– Господи, да неужто! Ну-ка дай-ка мне еще разтрубу глянуть!
В туманной утренней дымке четко проступали белые пятна парусов русских линкоров. Капудан-паше было уже не до Тенедосской цитадели, впору было думать о собственном спасении. Рассматривая приближающийся флот, Броневский неосторожно высунулся из-за крепостного зубца. Расплата последовала мгновенно. Турецкий стрелок, засевший среди развалин форштадта, не промахнулся. Пуля пробила насквозь левое плечо, раздробив кости и вывернув наизнанку сухожилия. Лейтенант молча опустился в лужу собственной крови. – В лазарет! Скорее!
На этот раз Болиако пришлось долго повозиться с раненым.
– Плохая рана! – цокал он языком. – Очень плохая рана! Обычное дело! Надо резать! Выдержите? – Выдержу! – Стакан водки?
Вкуса выпитой залпом водки лейтенант даже не почувствовал.
Врач остановил кровь, как мог, сложил остатки костей, заткнул рану проспиртованной корпией и перевязал.
– Как наш лейтенант? – поинтересовался Подейский, на минуту забежавший в лазарет под вечер.
– Плох! – развел руками врач. – Может статься, что придется руку отнимать!
– Надо сохранить! – мотнул головой полковник. – У него еще вся жизнь впереди!
– Не все в моих силах! Я могу лишь сохранить жизнь, – вздохнул Болиако. – Есть только один человек, кто может спасти руку вашего друга. – Кто он?
– Карузо! Это великий врач, достойный самого Асклепия! Он может все! – Так где же он? – На Корфу!
– Тьфу! – плюнул полковник и выскочил из лазарета.
Картина, которую увидел Подейский, взобравшись на вал, сразу же улучшила его настроение.
Неприятельские корабли торопливо уходили на зюйд, забыв про свой брошенный на Тенедосе десант. Наши их преследовали. (Впереди у обоих флотов была решающая встреча у Афонской горы, которая и вынесет окончательный вердикт: кому из них владеть Эгейским морем!)
Из хроники обороны Тенедоса: «После двухдневной беспрестанной пальбы в крепости оставалось мало пороху, картечи и других снарядов; артиллеристы почти все были перераненные и потому можно представить себе радость всего гарнизона, когда флот наш показался, идущий на всех парусах от Имбро к Тенедосу u cue-mo самое было причиной столь поспешного отступления неприятельской эскадры…»
Проходя мимо крепости, Сенявин передал на «Вену-се» и «Шпицбергене» самое необходимое. Много пороха и ядер дать, однако, не смогли. Эскадра готовилась дать генеральное сражение, а потому на вес был каждый фунт пороха. Почти одновременно шлюп, два капера и несколько вооруженных пушками баркасов напали на турецкую гребную флотилию, стоящую под Анатолийским берегом. Атака была более чем успешной: две лодки взяты в плен, несколько сожжено и потоплено, остальные бежали. Отныне турки лишились возможности переправлять войска на Тенедос. Правда, их и так на острове было более чем достаточно.
Из воспоминаний Владимира Броневского: «В одной со мной комнате помещены были из лучших семейств раненые женщины, в том числе Мария, дочь нашего консула Хальяно. Прекрасная и 17-ти лет, она была ранена хотя легко, но таким образом, что ее должно было обнажать до половины, пояса. Лицо, шея и грудь ее были ушиблены штукатуркой, упавшей с потолка, который разбит был ядрами. Девица сия, страдавшая более от стыда, нежели от боли, привыкла, наконец, к моему присутствию, почитала долгом помогать доктору при моей перевязке и во время осады не отходила от меня ни на минуту. Когда наша эскадра, обошед остров Имбро, прибыла к Тенедосу, двоюродный брат мой А.В. Левшин, узнав, что я тяжело ранен, выпросил позволение у капитана и отправился на шлюпке к крепости. Надлежало плыть под перекрестным огнем, под тучею пуль и картечи. Шлюпку пробило ядром, однако ж люди остались без вреда и посещение брата сколько удивило меня, столько принесло и удовольствия; но, не желая, чтобы он и впредь подвергал себя и людей такой опасности, я просил его не приезжать в другой раз. Едва он уехал, бомба разрушила ту половину дома, в которой я лежал. По счастию, ниша, где стояла моя постель, удержала остатки упавшего на него потолка, и между многими ранеными и убитыми один только я остался в доме невредим».
После разрушения своего дома комендант распорядился сносить всех раненых в пороховой погреб.
– Безопаснее места у нас ныне нет! – рассудил он трезво.
Завидев Броневского, которого вели под руки два санитара, Подейский поспешил к нему:
– Видать, любит тебя, флотский, твой ангел-хранитель, коль дважды от смерти сберег!
– То матушкино благословение меня оберегает! – ответил лейтенант.
Расстегнув ворот батистовой рубахи, он показал коменданту наперсный крест с ладанкой и зашитым псалмом «Живый в помощи Вышнего».