Дарима Тон
Шрифт:
– И ты летишь, чтобы понять?
– Нет. Это - побочное.
– Тогда зачем же?
– По мнению наших ученых, такой скачок в строении предка человека свершился пять миллионов лет назад. Установлена и та местность земного шара, где это произошло. И возникло предположение: такое изменение - результат вмешательства инопланетян. Прилетели. Какое-то время на Земле нашей побыли. Убедились, что разумной жизни на ней пока еще нет, устанавливать прямой контакт не с кем. Помогли, чем сумели.
– Ну!
– Зубцов изумленно отшатнулся от Даримы
– И опять-таки дело не только в том, чтобы проверить это суждение. Само по себе оно очень ли важно? Но по времени можно путешествовать двумя разными способами. Передвигаясь в пространстве вместе с нашей планетой - так я явилась сюда либо, напротив, обособив себя от нее, от Солнца, Галактики, и тогда перемещение по времени превращается в межзвездный полет. Увы, но в космическом корабле такие полеты практически невозможны. Успех там дается ценой непомерно большого увеличения массы корабля, гигантских затрат энергии, а при передвижении в пространстве человека сопровождает всего лишь невесомое поле.
– Ну даешь!
– Таким восклицанием Зубцов всегда выражал свое наибольшее восхищение.
– В конце концов, не все ли равно, что от чего отъезжает: пароход от берега или берег от парохода?
– Да, но из-за того, о чем я уже говорила, и в том и в другом случае площадок для перемещения по времени ничтожно мало. И если считать, что это известно и другим космическим цивилизациям, то вполне допустима гипотеза: пять миллионов лет назад именно таким, вторым, способом их представители побывали на нашей планете. И могучий мозг, этот великий аванс человечеству, который они как бы нам тогда подарили, тому доказательство. Но основное - самое основное!
– значит, временная площадка в той эпохе есть и наши братья по разуму в тот момент на ней были.
– И ты летишь, чтобы встретиться?
– Надо сообщить координаты площадки, которая есть в нашем времени.
– Но и нашей!
– Да. Теперь возможно и это.
– Ну даешь, ну даешь, - повторял Зубцов и вдруг подумал: "Однако коли тебя забросило сюда неожиданно, то не значит ли это, что во всем твоем полете произошло нарушение? Точно! Потому-то ты и волнуешься".
Но спросил он другое:
– А если на тебя там набросятся? Мало ли кто! Людоеды, зверье.
Дарима Тон натянуто рассмеялась:
– Все же гораздо хуже, если далекие предки человека просто обитали в непредставимо для нас трудных условиях. Таких, что выживали из них только те, чей мозг мог работать с многократно большей нагрузкой, чем требует даже наша эпоха.
"И в таком случае никакой временной площадки там нет", про себя договорил за нее Зубцов и поежился. Вот что на самом-то деле ее встревожило. Еще бы! Почти верная гибель. Но и удержаться от полета было нельзя: ведь это возможность отыскать братьев по разуму!
– Возвращаясь, ты опять здесь появишься?
– произнес он осторожно, словно ступал по тонкому льду.
– О да!
– облегченно вздохнула она.
– Завтра уйду. Если все пойдет, как предполагается, послезавтра вернусь.
– И снова на сутки?
– Не знаю. Покажет реальная обстановка. Может, всего на секунды.
– Однако послушай, - заторопился он.
– Коли ты будешь тут лишь секунды, как я об этом узнаю? Хотя бы имя свое на земле начерти. На дорожке.
– Он кивнул в сторону той стенки вагончика, за которой начиналась тропинка к скважине.
– Долго писать? Давай договоримся: твой знак - кружок и в нем точка.
Дарима Тон не отозвалась.
– Какую-то весточку. Я как-никак живой человек.
Она дружески положила ему на плечо руку.
– Не горюй, Федор! Грустные мысли? Зачем?.. Верь, что я еще много раз прилечу сюда.
"Но ты же сказала, - пронеслось у него в голове, - что следов твоего пребывания в нашем времени нет. А если ты станешь здесь еще и еще появляться, неизбежно съедется промысловое начальство. Да что там! Ученые Москвы! Всего мира! Растрезвонят на всю планету!.. Значит, никаких твоих прилетов не будет. Утешаешь".
Уже стемнело. Зубцов снял с гвоздя на стенке фонарь "летучая мышь", поставил на стол, зажег.
Разложил на столе консервы, хлеб, колбасу, яблоки, спросил:
– Есть будешь?
Дарима Тон утвердительно кивнула.
– Подогрею чай, - сказал он.
Щепками растапливая печку, Зубцов продолжал:
– Встреча так встреча!
Он говорил подчеркнуто бодро. Теперь он боялся молчания. Гнал от себя мысль: "Никаких твоих прилетов не будет".
– Но ты же ничего еще не рассказала. А у вас там все по-другому: работа, еда, книги. И телевизоры, наверное, чудо!
– Хочешь прочесть хотя бы одну из наших книг?
– отозвалась Дарима Тон, тоже явно обрадованная возможностью переменить разговор.
– Захватила с собой?
– Конечно. Записанные, естественно, особым образом.
– Как же я буду читать?
– Сейчас увидишь.
– Давай!
– сообщнически воскликнул он.
Дарима Тон поудобней уселась на койке, указала на место рядом:
– Садись. Возьми меня за руку.
Он послушно опустился на одеяло, прикоснулся плечом к ее плечу, сжал в своей руке ее узкую ладонь. Все это было ему неизъяснимо дорого.
– Чтобы ты проще понял главную особенность искусства моего времени, - сказала она, - я прежде покажу отрывок из фильма, сделанного по такому же способу, каким пишутся наши книги.
Экран на стенке вагончика вспыхнул.
Это снова была экспериментальная камера, стены, потолок, пол которой составляли решетки гигантских сот. И парень в голубой рубашке и серых спортивных брюках птицей парил над ячейками, то замедляя, то убыстряя полет. Вот он застыл на месте, всматриваясь в одну из них, что-то стал в ней делать руками. Все было таким, как совсем недавно в воспоминаниях Даримы Тон, и все же с самого первого своего появления на экране этот парень был странно мил Зубцову - всей фигурой, каждым движением...