Дарима Тон
Шрифт:
С непривычной тяжестью в плечах он перевел глаза на стеклянную плоскость стены и увидел, что уже рассветает.
...Из вычислительного центра он вышел, кегда начало всходить солнце. Деревья, крыши зданий, алюминиевые переплеты окон пылали красным холодным золотом.
"Конструктор... экспериментатор, - думал он, идя по дорожке, усыпанной желтым песком и стиснутой пышными клумбами георгинов.
– На самом деле ни то и ни другое".
Каждый балетный спектакль и даже любую уличную пляску он всегда принимал как праздник, - это верно. И уже с первых па видел весь рисунок
Ведущий конструктор остановился.
Но значит, он самым настоящим образом обокраден? Он, который прожил уже шесть десятков лет и ни разу не почувствовал себя несчастным?
Ему вспомнилась одна из конструкторских работ. Шла война. Фронт подкатывался к сердцу страны. Группа молодых ученых в кратчайший срок создала новый бронебойный снаряд. Чудо техники! Так о нем говорили. А ну, если вычислить, насколько это их изобретение приблизило день победы?
Ведущий конструктор беспомощно оглядывался. Ах да! Он привык думать у пульта машины. Все сразу же проверять числом.
"Вернуться и рассчитать?" - Он улыбнулся.
– Но если бы в ту зиму мне стало известно, что мое место на балетной сцене, разве я ушел бы из конструкторского бюро?"
...Ночью Ведущего конструктора вызвали радиограммой. Уже через час самолет уносил его в горы.
Там, на краю земли, он трое суток почти без сна осматривал сооружения, давал советы, подписывал акты и все время с удовлетворением думал о том, как удивительно полно совпали в этой разработке мечта конструктора и ее воплощение. Об АНГЕВОЗМе он вспомнил только во время полета назад: "Да было ли это? Верно ли, что лишь крохи общей одаренности сделали меня инженером и ученым с такими заслугами, за которые мне еще при жизни поставлен на родине бронзовый бюст?"
Его вдруг словно встряхнуло.
"Но все же каков тогда истинный мой талант?
– У него занялся дух.
– И каких высот самовыражения, а значит, счастья и счастья сумел бы я достичь, следуя этому призванию? Каких же? Каких?.."
Экран погас.
Зубцов усмехнулся уголком губ:
– Фантастика?
– Уже нет.
– Понимаю.
– Он снисходительно кивнул.
– Хочешь сказать, что могла бы меня проверить на такой машине, да тоже нельзя. Вдруг получится, что я по призванию лапоть. И как тогда быть с этим твоим взаимным уважением? Думаешь, не усек?
Не отвечая, Дарима Тон взяла Зубцова за запястье. Почти тотчас экран осветился. На нем были слова: "Биологически ярчайше выраженная способность к мысленному оперированию понятийными и предметными образами без какого-либо отрыва от физической природы как объектов, так и явлений. Аналоги: Тэн Кемп, Юлиан Василевский, Вери Нгор".
Некоторое время Дарима Тон тоже вчитывалась в эти слова и - вдруг рванулась к экрану, вглядываясь в него так, будто не могла поверить своим глазам.
– Ты!
Она обернулась. Ее лицо восхищенно сияло. От этого она
– Ты!
Зубцов ничего не понял из того, что прочитал на экране, и отшатнулся, ошеломленный этим ее стремительным поворотом и тем, как она теперь смотрела на него, каким голосом говорила.
– Ты знаешь, кто это?
– спросила Дарима Тон.
– Кто?
– Кемп, Вери Нгор.
– Откуда же!
– Величайшие изобретатели! В нашей эпохе с их именами связано все самое удивительное: космические города, новейшие технологии. И они твой аналог! Но почему же ты сейчас здесь, в этом месте, а не в научном центре страны?
Зубцов обиделся:
– В каком таком месте? Бочку-то на меня чего катишь? Считаешь, не ценят? Да если хоть на какой скважине ЧП, ко мне среди ночи: "Федор Иванович! За вами машина..."
Дарима Ток не сводила с него все того же восхищенного, но теперь уже и требовательного взора. Он продолжал:
– Хочешь? Какой угодно агрегат перемонтирую! И пусть он будет не проще, чем эта твоя экспериментальная камера. Я по аварийке раму для газовой турбины устанавливал - махинища! а ночь, вьюга была. Потом проверяли: микронная точность. Так и на заводском стенде не получается. А что у меня в руках было? Ключ да кувалда.
Она мучительно свела к переносице брови.
– Ключ да кувалда! Но ты понимаешь, что это такому человеку, как ты? Свайная баба для пианиста! Твоим рукам работать с прецизионными сервосистемами! Всякую твою техническую мысль должны подхватывать миллионы специалистов! А ты... Ты! И еще не знаешь об этом! Но ты же должен! Ты не имеешь права это в себе потерять.
Все ее отношение к нему стало другим. Сомнений не было. Теперь она смотрела на него не только с восхищением, что случалось и прежде, но и как на человека, суждения которого преисполнены самого высокого смысла.
– Скажи, - попросил он и подивился тому, насколько вдруг тон его собственного голоса тоже переменился, - что я мог бы сейчас для тебя сделать? За то время, которое ты еще будешь здесь?
– Ты все уже делаешь, - покорно ответила она.
– Ты понял главное: тому, кто идет по времени, очень нужен душевный покой.
– Покой!
– со злостью вырвалось у Зубцова.
– Покой! Но это так мало!..
В 2 часа 30 минут следующего дня она улетела. Все было проще простого. Они стояли у вагончика.
– Надо же, - сказал Зубцов, - взять и вот так, налегке, появиться.
– Почему налегке...
– Дарима Тон рассмеялась.
– Знаешь, как много вмещается в одной голове!
– Привстав на цыпочки, она провела по его кудрям ладонью.
– Ты хороший человек. Спасибо.
Зубцов улыбался. На самом деле ему было тяжело настолько и такая безысходность владела им, что он едва удерживался, чтобы не закричать от сознания собственной беспомощности.
Воздух начал вздрагивать, как будто друг о друга ударялись листы железа. Сперва едва слышно, потом сильнее, громче, чеканной. День на какието мгновения потемнел. На том месте, что и вчера, появился сноп бьющих в небо радужных струй. Дарима Тон приблизилась к этим струям, шагнула в них. Обернулась к Зубцову.