ДАртаньян в Бастилии (Снова три мушкетера - 2)
Шрифт:
Она решилась:
– Вот видите, ваше величество. Ришелье просто не выносит согласия между нами и старается непременно поссорить нас. Его приспешник дю Трамбле подслушал, как Бассомпьер и еще несколько военных резко высказывались о кардинале, и помчался к нему с доносом. Узнав об этом, маршал не на шутку встревожился – не столько за себя, столько за своих подчиненных, которые, не будучи защищены от мести кардинала, могли поплатиться за вольные речи. Маршал обратился к королеве-матери, а королева-мать – ко мне.
– Но почему именно к вам, мадам?
– Это очень просто, государь. Королева-мать просила послать вдогонку за дю Трамбле верного человека, чтобы он перехватил его по дороге и помешал тем самым оклеветать этих дворян. Однако прошло время, и догнать дю Трамбле мог лишь такой человек, как господин д'Артаньян.
– Но господин д'Артаньян – мушкетер.
– Вот по этой-то причине королева-мать и попросила меня отдать приказ шевалье д'Артаньяну. Ее приказа он не стал бы исполнять.
– В самом деле – просто, – сказал повеселевший король.
– И теперь бедный господин д'Артаньян томится в Бастилии.
– Он крепко насолил кардиналу, чуть не отправив на тот свет де Жюссака и Бернажу – двух его лучших гвардейцев! – рассмеялся король. – Я поговорю с кардиналом. Он не должен сводить счеты с мушкетерами подобным образом.
Его величество удалился, вполне удовлетворенный объяснениями королевы. Анна Австрийская же осталась в тревожной неизвестности.
На следующий день королева пригласила господина де Тревиля. Между ними произошел разговор, после которого заключенный Базиньеры без номера получил через месье Гийо записку. С трудом разобрав каракули, узник прочел:
«Знает ли он, чью просьбу вы выполняли в Дофине? Вы назвали имя?» Судя по почерку, писала полуграмотная женщина, и, хотя бумага была старательно смята и покрыта жирными пятнами, все же это была дорогая бумага. И распространяла она тончайший аромат духов, который узник не спутал бы ни с чем на свете. Такой же аромат исходил от нежной ручки, протянутой ему для поцелуя из-за бархатной портьеры, в день его памятного возвращения из Лондона.
На следующее утро стражник забрал вместе с нетронутыми блюдами клочок бумаги со следующими словами: догадывается, но не знает наверняка. И никогда не узнает". В тот же день капитан мушкетеров господин де Тревиль был снова удостоен аудиенции у ее величества. Фрейлины королевы отметили, что разговор привел королеву в хорошее расположение, это было неудивительно: капитан мушкетеров пользовался репутацией галантного кавалера и ловкого придворного.
На третий день д'Артаньяну пришлось пообедать самой малостью – крохотным клочком бумаги со словами: «О вас помнят!» Впрочем, заключенный Базиньеры не выразил неудовольствия таким скудным обедом.
Все эти события, однако, не привели к тому, на что надеялся мушкетер, – его скорому освобождению. Успокоенная королева до поры до времени не решалась заговаривать с королем на скользкую тему. Король же, спросив его высокопреосвященство о причинах столь долгого заключения лейтенанта мушкетеров, получил пространный ответ, в котором кардинал ссылался на возможность связи между д'Артаньяном и Туром, напоминал о подозрительном исчезновении шевалье д'Эрбле, называл имена герцогини де Шеврез и какого-то испанского дворянина, и в конце концов довел короля до обычного его состояния – раздражения и меланхолии. Его величество потерял всякое желание задавать Ришелье какие бы то ни было вопросы и уехал охотиться в Сен-Жермен, а Анна Австрийская уединилась с доньей Эстефанией и принялась писать длинное письмо в Мадрид.
Господин де Тревиль понял, что надеяться не на кого.
«В таком случае остается один выход, – сказал он себе. – Обратиться к помощи дружбы. Помнится, один из четверки принял сан. Вот он-то и может мне помочь. Проклятие! Раз мало проку от монархов, попросим поддержки у монахов!»
В тот же вечер молодой дворянин Жиль Персон, называющий себя с некоторых пор шевалье де Роберваль, получил приглашение во дворец господина де Тревиля, которое ему вручил ливрейный лакей.
Глава тринадцатая
Политика и алхимия
Арамис сидел в строгой монастырской келье в монашеском облачении за столом и исписывал лист за листом своим бисерным почерком.
Его адресаты всюду – в Лангедоке и Бургундии, в Пьемонте и Провансе, в Риме и Мадриде. Пишет он и в Тур. Он получает письма от францисканцев, что просят милостыню по дорогам Европы, и от купцов из Брюгге, торгующих фрисландским полотном; ему пишет испанский гранд и… белошвейка Мари Мишон…
Мой дорогой кузен!
Сестра опять беспокоится по поводу моего здоровья, однако у меня оно ничуть не хуже, чем вчера. Очередная охота на «красного» зверя, которую затевают в Париже (или Сен-Жермене – я, право, не знаю точно), может, конечно, окончиться неудачей, ведь лисица хитра. Мне кажется, для успеха всего предприятия охотникам следует заручиться участием его величества – во всей Франции не сыскать охотника лучше и удачливее. Все же, думаю, сестра преувеличивает мою скромную роль. Во всяком случае я принимаю некоторые меры, чтобы не схватить насморка, и, если Богу будет угодно, мое здоровье не пошатнется и впредь. И это несмотря на то, что у нас в округе полно лисий,. Они – гроза местных курятников. Но не все курочки так беззащитны, есть ведь и петушки, а у петушков есть шпоры.
Помните о Мари.
Нежно целую Ваши прекрасные глаза.
Арамис перечитал письмо еще раз, вздохнул, а затем аккуратно сжег его. Потом он вздохнул снова и принялся писать ответ:
Дорогая кузина!
Мне трудно описать Вам то волнение, которое всегда охватывает меня при получении известий от Вас. Его можно сравнить лишь с радостью по поводу Вашего прекрасного настроения и здоровья.
Однако, зная Вашу сестру, не могу не предостеречь Вас: погода нынче скверная, и, если Вы будете разгуливать под дождем, по своему обыкновению, легко можете простудиться.
Сезон охоты еще не начался. Крестьяне и так голодают, а если «красный» зверь передушит всех кур, то что толку от оставшихся петухов, о чьих шпорах Вы так легкомысленно мне сообщаете, будто Вам доставляет удовольствие подразнить меня.
Итак, петухи попадут в суп. Однако их мясо настолько невкусно, что лично я нахожу в том мало проку. Чтобы не доводить дело до этого, в Ваши места приедет другой охотник, хоть и не столь известный и удачливый, как тот, о котором Вы пишете в своем письме. Если сестра сочтет нужным известить Вас о ненастье (она лучше Вашего предсказывает погоду), этот охотник будет снабжен предметом, по которому Вы безошибочно узнаете его – сестра передаст ему молитвенник в зеленом переплете. В этом случае Вам станет ясно, что из-за ненастья охота не состоится, и Вы, надеюсь, успеете переменить климат на более сухой и теплый – насморк Вам не к лицу.
Я же здесь иногда охочусь на бекасов, воображая, что это Ваши петухи со шпорами. Возможно, в скором времени предприму поездку на юг. Так хочется повидать Вас. Тысяча поцелуев!
Всегда любящий Вас кузен.
P.S. Почаще бывайте в известном Вам монастыре, его обитатели прекрасно умеют предсказывать погоду. Ах! Почему я не сестра-урсулинка, мы виделись бы чаше.
Арамис задумчиво посмотрел на только что написанное письмо и собирался было вздохнуть еще раз, но передумал, запечатал послание и отложил его в сторону. Пора было приниматься за новое.