Дарю, что помню
Шрифт:
Мой старшина Калоев не смог совладать со своим кавказским темпераментом и от счастья, обнимаясь с другом и целуясь с ним, надкусил ему мочку уха… Апогей вакханалии счастья – хохочущий солдат с чуть-чуть кровоточащим надкусанным ухом и плачущий, кричащий старшина! Оба держат, как дети на уроках по танцу, друг друга за руки. И на этом фоне – мой Рекс, задравший свою «физиономию» в небо, бьющий хвостом по земле и по воздуху – вверх-вниз, вверх-вниз, влево-вправо, влево-вправо и почему-то воющий, как и я, рычащий в кювете! Ноты воя были не минорные: он пел. Мой друг пел! Не выл, а пел! Он пел радость, он пел
Годовщину нашей крепкой фронтовой дружбы с Рексом мы праздновали в военном городке Пери в полусотне километров от Ленинграда. В начале апреля 1946 года я отпросился в Москву, разжалобил там начальство тем, что, если не демобилизуюсь из армии до конца месяца, потеряю целый учебный год в училище имени Щепкина при Малом театре, два курса которого закончил до мобилизации в армию в 1942 году. Через несколько дней я вернулся в Пери, имея в кармане все документы для освобождения в срочном порядке от военной службы.
Никто из встретившихся мне по возвращении в воинскую часть не мог знать об этих документах и, естественно, никаких изменений в общении со мной не было… Все как всегда: «Здравствуй! До свидания!» И лишь одно существо, не умеющее говорить и писать, мой любимец… Однако все по порядку…
Я вернулся. Подошел к двери квартиры, в которой жил. Квартира была коммунальная. Рекса я оставил на попечение добрых соседей, которых он слушался в мое отсутствие. Поднимаясь на третий этаж, слышал приветственный особо восторженный, с попискиванием, лай явно в мой адрес. Я открыл дверь… Пес в неистовом порыве радости бросился мне лапами на грудь, успел меня облобызать и, глянув мне в глаза, вдруг задержал дыхание. Снова часто задышал, снова попридержал очередной вздох, сник, вяло сбросил лапы с моей груди и понуро залез под диван… Я все понял: он почувствовал предстоящую разлуку! Хотите верьте, хотите – нет, но это так!
Вечером за письменным столом я готовил прощальные документы. Мой милый Рекс, потихонечку подобрав (так казалось) свои когти, выполз из-под дивана, подошел ко мне, положил бочком голову на колени и в упор смотрел на меня… Долго смотрел… Не двигался. От пищи отказался и на ночь снова залез под диван, чего раньше никогда не делал. Я всю ночь не спал… Меня встревожило и озадачило необъяснимое собачье предчувствие! Что это? Кто наделил их этой удивительной способностью? Я вспомнил свое детство… Нашу собаку Джолли…
Дальше писать печально, горько, страшно… Я уехал. Соседи дали слово ухаживать, кормить Рекса. Я оставил друга… Объясню, почему я решился на разлуку. Я возвращался в Москву в никуда. Скромная комната в 12 квадратных метров во время войны была занята. Родственники, жившие чрезвычайно скромно, принять меня с собакой, естественно, не могли. Чем кормить собаку в карточной Москве? Проблема сложнейшая! Рекс оставался в условиях лучших, чем те, которые ждали меня – студента. Лишь эти соображения оправдывали тяжелую разлуку с животинкой…
Эпилог. Соседи, которым я оставил Рекса в Пери, рассказывали, что несколько раз Рекс бегал на железнодорожную станцию – ждал электрички, высматривал меня. Его приводили на поводке домой, но на следующий день он снова сбегал на станцию. Худел, почти ничего не ел… Кто-то посоветовал сдать его в школу сторожевых собак при МВД. Учился он плохо. Зачах и вскоре ушел из жизни…
Я до сих пор чувствую себя виноватым в том, что не взял его в Москву, несмотря на то, что легче ему не было бы – так я считал. Только теперь с уверенностью могу сказать, что, конечно, было бы легче, потому что дружба и преданность выше всяких благ – и для Собаки и для Человека!
Прости меня, Всевышний, прости меня, любимый пес, если я поступил не так!
Рекс! Я уверен – ты слышишь меня! Прости…
Из всех воспоминаний о войне извлекаю лишь то, что имеет отношение к добру, к человеческой дружбе! Основа дружбы – это способность сопереживания и сострадания! Без этих подарков Бога людям не существует дружбы! Если человек говорит о том, что дружба – надуманное свойство людей, это означает, что он обделен, что он грешен, что он в лапах Сатаны!
В страшной войне Добробыло сильнейшим оружием! Странная формулировка, да? Нет, не странная. Когда ощущаешь доброе к тебе расположение солдат, начальства, пишущих тебе письма – о! – это так помогает побороть в себе страх, сомнения. Это удваивало и духовные и физические силы и, если хотите, обязывало быть мужественным. Вообще на войне трудно было быть плохим. На войне человек – как на «рентгене»!
И в заключение мне хочется сказать несколько слов молодым людям. Да, вам трудно только позитивно (или, пользуясь современной избитой терминологией, – однозначно) размышлять по поводу выигранной нами адской войны. Не стоит тратить энергию и время на то, чтобы оценивать то так, то эдак то, что сделали мы – старшие! Не надо пилить опилки, надо лишь поверить тому, что большинство из нас воевало с чистыми сердцами и совестью. Надо обязательно поверить тому, что все свои силы люди должны тратить на Единение во имя того, чтобы не повторился тот кошмар, в котором под грохот моторов, металла и огня скрежетала чудовищная, неописуемая мешанина лжи и героизма!..
Война окончена. Я, молодой лейтенантик, еду в троллейбусе по Москве. На одной из остановок в салон вошла симпатичная девушка. Влюбился моментально. Настолько влюбился, что пропустил свою остановку. Решил непременно познакомиться.
Она между тем внимательно посмотрела на меня и многообещающе улыбнулась. У камерного театра, теперешнего имени Пушкина, вышла, я за ней.
– Можно с вами познакомиться?
– Конечно, – ответила девушка, по-прежнему улыбаясь.
Протянула мне руку и назвала имя.
– Я провожу вас!
– Ладно, – и улыбка ее стала просто неземной.
Мы подошли к дому, который я очень хорошо знал. Поднялись на четвертый этаж, остановились у двери. Девушка позвонила, дверь открылась, в дверях – мой двоюродный брат художник Борис Немечек.
– Куда ты запропастилась? Я уже беспокоиться начал, – выговорил он девушке.
– Не сердись, Боря. Зато я встретила и привела к нам Женю.
Угораздило же меня влюбиться в жену брата! Мы никогда с ней прежде не встречались. Я не знал, что Борис женился. А она меня еще в троллейбусе узнала по семейным фотографиям.