Дарю, что помню
Шрифт:
В витринах многих магазинов – наша русская водка, украинская горилка, крабы… Почему-то и смешно, и даже волнительно читать в Париже на бутылке «Московский ликеро-водочный завод».
В одном из переулков нам показали «негра для дам». Этот удалец, которого нанимают стареющие дамы за 50–60 франков (стоимость 2,5 кг мяса или 50–60 литров сухого вина), должен иметь на руках сегодняшнюю справку о том, что он здоров, то есть не болен венерической болезнью… Слово «здоров» – в его общепринятом значении – мало вяжется с деятельностью такого рода «супермена». «Спорт» этот не слабораспространенное явление в чудесном Париже!
Одна из самых шикарных торговых улиц – Риволи, пролегающая недалеко от Лувра и театра Сары Бернар. В части улицы, проходящей в центре, находятся самые дорогие магазины. По мере удаления от центра города цены падают на одни и те же товары.
Прошли мимо театра Ионеско. Вот уж где парадокс! Театр едва ли не самого популярного драматурга, самые дорогие (чуть ли не в 20 раз дороже обычных) билеты… И всего 75 мест для зрителей! А входная дверь для человека немного располневшего – неприступная «линия Маннергейма»!
Есть районы и улицы студентов, миллионеров, журналистов, проституток, торгашей… По тому, в каком районе живет француз, можно определить степень его благополучия и часто профессию. Земля стоит очень дорого! Поэтому здесь большинство зданий узки и высоки. Выгодно было строить ввысь и невыгодно вширь. У нас большинство магазинов и новых ресторанов строится вширь – земля ничья! Знай гуляй себе, широкая русская душа!
Незаметно очутились около Нотр-Дам де Пари – Собора Парижской богоматери. Грандиозное здание! Готика! Мощная! Злая! Первый его камень заложен епископом Морисом де Сюлли в 1163 году. В течение многих веков собор строился, достраивался, реставрировался… Его необходимо осматривать и снаружи и изнутри не только днем, но и ночью. Внутри – никаких неожиданностей: весьма увеличенные костелы, кирхи и соборы Варшавы, Гданьска, а орган в Нотр-Дам меньше Гданьского. Вот продажа свеч через автомат – это ново и смешно. Церковь и автомат! Совсем такой же, как в метро для жевательных резинок!
Не могу не вспомнить французский анекдот – диалог американского туриста с водителем парижского такси.
– Это что?
– Нотр-Дам, сэр.
– Долго строили его французы?
– Века, сэр.
– Американцы бы построили это за год! А это что?
– Лувр, сэр.
– Долго его строили?
– Века, сэр.
– Американцы бы построили это за полгода. (Показывая на Эйфелеву башню.) А это что такое?
Шофер остановил автомобиль, открыл окно, внимательно осмотрел башню и ответил:
– Черт его знает! Вчера здесь ничего не было!
Париж Парижем, а вот как там, в Москве, мой «Скапен»? Премьера-то без меня состоится? Как пройдет спектакль? Как примет его публика?
Караул! Чертовски жмут новые, купленные перед самым отъездом и не опробованные ботинки! Настроение сморщенное, прыть сникла, впечатление притупляется… Все равно – что Париж, что Серпухов! Свет не мил! Какой же это свет, если ходить невозможно! Посмотрел на Венеру Милосскую и на богиню победы Нику. Ника Самофракийская поразила меня своей внутренней экспрессией, своей глубиной и мощью, а Венера Милосская оставила равнодушным. Склад моего характера заставляет меня оценивать произведения искусства и наслаждаться ими чувственным восприятием, пути же искусствоведческого или театроведческого, то есть теоретического восприятия для меня почти исключены. Во-первых, в силу, очевидно, недостаточной образованности, и, во-вторых, в силу нервического склада характера! Надо было бы сделать так, чтобы тысячи читали не труды специалистов и слушали не рассказы знатоков, а тысячи писали о своих индивидуальных впечатлениях от произведений искусства. Это было бы очень интересно!
Мои «чудные» ботинки довели меня до короны Наполеона. И на этом все кончилось! Больше двигаться я не мог! Попросил товарища купить на улице какую-нибудь обувь. Эту просьбу услышала старенькая смотрительница первого этажа музея, владевшая русским языком, и предложила мне старые музейные шлепанцы, в которых и дотопал до гостиницы. Спасибо, бабуся!
Через день, как было условлено, я вернул ей спасшие меня «волшебные сапоги» и подарил ей несколько русских сувениров. Она была на 77 небе, помолодела небес на 70 и, как девица, в знак признательности присела в кокетливом и довольно низком книксене! Истинная француженка! Кстати, моя спасительница была солидарна с моими оценками двух очень разных знаменитых «дам» – Ники Самофракийской и Венеры Милосской. Она сказала, что к Венере, производящей менее эффектное впечатление, нежели Ника, нужно относиться не как к предмету искусства, только поражающему чувство, но и как «к явлению революционному в истории скульптуры, утвердившему обнаженное тело, как объект высокого искусства и эстетически не ущербного». Бог мой! Ника – работа IV века, а Венера – II века до нашей эры!!! До нашей эры! Уму непостижимо! (Особенно если смотришь на памятник Павлику Морозову.)
Жизнь невозможна без свободы и юмора.
19 июня 1963 года. Да здравствуют старые ботинки! Долой новые! Ноги – работоспособные! А вот декораций наших спектаклей нэма! Застряли в пути из Москвы то ли в Германии, то ли в Польше. Волнения страшные – ведь завтра первый спектакль… Продолжаем, несмотря ни на какие волнения, «лакомиться» – «О, Пари! О, Пари!».
Первый встречный – продавец порнографических открыток (уж очень их много в Париже), узнав, что мы русские, моментально отошел от нас. Подошел другой… Первый сказал ему, кто мы такие, и тот, безнадежно махнув рукой, тоже отошел. Я сказал им по-немецки, что это не очень интересно – разглядывать снимки, а лучше самому быть изобретательным мужчиной без открыток. Оба согласились, кивая головами и подмигивая. Один из них объяснил, что ему самому противно торговать «порно», но ничего не поделаешь: надо же чем-то зарабатывать.
В каждом из походов по Парижу нас (за редким исключением) сопровождал кто-нибудь из посольских или из колонии советских, находившихся здесь на учебе или на работе, знающих хорошо столицу Франции. На этот раз нас сопровождал молодой ученый, работающий вот уже больше года над серьезным историческим трудом из области наших с Францией взаимоотношений. Без таких сопровождений, конечно, было бы очень трудно осознанно воспринимать многое из того, что видишь…
Наше внимание привлекли большущие рекламные щиты, зазывавшие прохожих в огромный кинотеатр на новый кинофильм с участием любимого во Франции (да и не только во Франции) Фернанделя… и рядом – наклеенные на стенах серенького, в полтора этажа дома неброские афишки-листки, приглашавшие на «Огни рампы» с Чарльзом Спенсером Чаплином в главной роли. Билеты на фильм с Фернанделем – 10 франков, на Чаплина – 20 сантимов! В этих цифрах – драма! Конечно же, симпатии наши были отданы любимому Чаплину (несмотря на то что Фернандель для меня как бы «родной» – я его несколько раз дублировал во французских фильмах)… «Огни рампы» это другой Чаплин, это Чаплин, пытающийся доказать, что и он может быть говорящим артистом, что он способен быть убедительным не только в немой эксцентрике, но и в чисто драматическом жанре… Все хорошо, но покидаешь зал с ощущением досады. Ни «Месье Верду», ни «Графиня из Гонконга», ни «Огни рампы», с моей точки зрения, даже не приблизились к его артистическим айсбергам в немых киношедеврах – «Новым временам», «Огням большого города» «Золотой лихорадке» и даже к лучшим чаплинским короткометражкам!
– Вот кафе-клуб театральных и кинозвезд. Здесь всегда очень интересные вечера. С этим кафе связано много замечательных происшествий. – И наш проводник поведал нам прекрасную новеллу…
К президенту де Голлю приехал очень высокий гость из Африки. Во время ночной прогулки гость почему-то обратил внимание на скромно освещенный вход в это элитарное кафе и захотел посетить его. Президент объяснил ему, что неловко вторгаться в частное кафе, где собираются люди по заранее заказанной и оплаченной программе. Африканец не уразумел: «Как это так? У президента есть препятствия? Не может такого быть! Президент – бог!» И уговорил де Голля. Тот вышел из автомобиля, спустился к входной двери в полуподвальное помещение и робко нажал на кнопку звонка. Дверь отворилась. На пороге появился солидно экипированный швейцар. «О, бонжур, мсье де Голль! – обрадованно приветствовал любимого президента простой парижский швейцар. – Чем могу быть полезен?» Президент спросил, могут ли они с африканским гостем пройти в кафе? На что швейцар очень вежливо ответил: «Но-но, месье, пардон!» – и закрыл дверь! (Я легко представил себе последствия подобной сцены в нашей родной Москве, но с несколько измененным составом участников: вместо президента Франции – кто-нибудь из членов Политбюро, или Моссовета, или горкома партии. О! Последствия были бы самые пестрые: смена места проживания одного из служащих клуба, перевод на другие работы и даже, может быть, снос помещения клуба в связи «с реконструкцией столицы».)