Даша Светлова

Бражнин Илья Яковлевич

Помню, что я бродила по уходе Вашинцева часа три в состоянии блаженной обновленности, очищенности. Почему именно тогда пришло мне в голову сесть за эти записки?

Потому ли, что я стояла на пороге нового большого этапа жизненного и мне захотелось с гребня, на который я вскарабкалась, оглянуться на пройденное? Или потому, что еще свежи были мысли, возбужденные вчерашним спором с Федей и настояниями его начать писать о себе? Или потому, что впереди были почти два месяца летнего безделья и я уцепилась за первую возможность его заполнить? А может быть началось все просто потому, что на столе мужа я нашла в то утро целую стопку чистых тетрадей?

Так или иначе, но, устав бродить по квартире, я села за стол и обмакнула перо в чернила. И сию же минуту слова побежали сами собой, без всяких усилий, будто только и ждали того, чтобы я села за стол.

Потом у меня часто бывали в записях большие перерывы — по году и даже больше — но первое время я писала запоем и с большим азартом. Что получилось в результате этих азартных записей — об этом уж не мне судить…

Хотела приписать еще что-то, и довольно существенное, да Маришка все сбила. Ворвалась, как вихрь, и прямо в колени ткнулась мордочкой. Хохочет, заливается так, что коленям щекотно. А на пороге уже Шурка, а за ним сам папаша Вашинцев. Вид у обоих сугубо таинственный и серьезный, хотя Шурка, вижу, едва сдерживается, чтобы не прыснуть. По физиономиям их ясно, что готовится какой-то заговор против моей личности и что записям моим сегодня конец. Ну что ж, значит судьба кончиться им здесь. Пусть так и будет.

1937–1940 гг