Датчанин Ферн
Шрифт:
Особый трагизм положения Ферна, однако, в том, что скованный цепью с Данией и Мирозданием, он совершенно, абсолютно одинок. Подозрительно смотрят вслед ему из табачной лавки, не хотят продать розы в цветочном магазине, выпроваживают из собственного дома. Притом из дома,
Контактов, предполагающих внутреннюю близость между людьми, у Мартина Ферна не было, не было ни действительной общности, ни иллюзорного ощущения единства. В наследие Ферну достались связи чисто внешние, какие существуют между социально жесткой структурой и человеческими атомами, попадающими в ее ячейку, как в тюремную камеру.
Герой романа — двойник, знакомый читателю еще по творениям Гофмана, Достоевского. Припомним хотя бы, как у Ивана Карамазова в беседе с чертом обнаружилось то раздвоение личности, которое мы встретим затем у композитора Адриана Леверкюна, героя итоговой книги Томаса Манна «Доктор Фаустус»… Тема эта сегодня ширится в мировом искусстве, привлекая великих и рядовых художников своим глубоким социальным смыслом. Философы пользуются термином «отчуждение». Социологи, исследуя корни явления, отмечают множество форм разрушения личности.
Раздвоение личности предопределено разрывом между обывательски-рабским существованием героя в отведенной ему камере буржуазной структуры и жизнью его духа, его недобитой воли, неусмиренной мысли. Человек взбунтовался в нем против заводной куклы, против робота. Личность отвергла раба. За кем
Мартин Ферн как бы наследует судьбу своего отца, разбитого параличом: к одной стороне, омертвевшей в доброте, словно приставлена другая — яростная во зле. В отличие от надменно-цельного предка, портрет которого висит на стене, отец отравлен двойственностью. По законам исторического ускорения и социальной наследственности раздвоение личности еще резче сказалось в характере сына. Жалея отца, он в то же время с бездушной прямотой лишает старика всякой надежды: «Ты никогда не поправишься».
Лейф Пандуро тоже как будто не оставляет герою надежды. Дания в его изображении — мрачноватое место, где красные, желтые, зеленые краски мира неотвратимо переходят — как в конце романа — в бурые, свинцово-серые тона.
И все же в избавлении от тупо-бессмысленных прежних Фернов — самодовольных обывателей и смирившихся рабов, в пробуждении мысли, ведущей через противоречия познания и самопознания к протесту и бунту, — надежда. Зеленый росток надежды, соломинка, уцепившись за которую, можно выплыть.
Автор заканчивает книгу вопросом, заданным не только герою. Искать на него собственный, выстраданный ответ придется читателю.
Придется!
Пандуро уверен, что перед каждым возникнет проклятый вопрос, от которого не отвертишься: кто же ты, Мартин Ферн?
М. Кораллов