Давайте напишем что-нибудь
Шрифт:
– Я не был готов представать перед тобой… как лист перед травой! – возмутился Кикимото.
– Надо всегда быть готовым ко всему, сын мой, – Редингот потрепал Кикимото по волосам, словно тому было пять лет. – Слушай, что я скажу тебе: в настоящем художественном произведении в любую минуту возможен поворот на сто восемьдесят градусов в тени.
Кикимото с долгой улыбкой посмотрел на отца и бога:
– Слушай же и ты – то, что я скажу тебе. В настоящем художественном произведении в любую минуту возможен и поворот обратно – ровно на столько же градусов в тени.
И… ах, с каким изумлением посмотрел на него отец и бог! Ах, с каким изумлением…
А
И тут же во втором ряду раздался глухой удар человеческого тела об пол.
– Что это за глухой удар человеческого тела об пол? – в полной тишине спросил Редингот.
– Деткин-Вклеткин упал, – ответил эскимос Хухры-Мухры, срываясь с кресла.
Не успел ответ прозвучать, как раздался еще один глухой удар человеческого тела об пол.
– А это что за глухой удар человеческого тела об пол? – Редингот вглядывался в дальний конец зала, пытаясь взглядом растолкать сгрудившихся там детей разных народов.
Между тем Татьяна и Ольга уже преодолела расстояние до Редингота…
(– Марта упала, – раздался голос Сын Бернара.)
… и в одно мгновение повисла у него на шее.
Сорок сыновей Редингота переглянулись, послав друг другу сорок двусмысленных (итого – восемьдесят обычных) улыбок.
– Отставить всякие двусмысленности! – распорядился Редингот. – Перед вами Татьяна и Ольга, моя как бы внучка.
– Да понятно! – ответили сорок сыновей. – Просто было бы забавно посмотреть на тебя, если бы все твои внуки повисли у тебя на шее… все двести пятьдесят восемь!
Проглотив эту более чем сытную новость не разжевывая, Редингот устремился к двум эпицентрам одного и того же события. За руку он волочил явно перевозбужденную Татьяну и Ольгу.
– Наша мама и чужой дядя упали в два обморока, – по пути докладывала она Рединготу свою версию происшедшего, неизвестно когда выработанную. – Теперь они лежат в одном общем обмороке.
– Это не чужой дядя, – персонифицировал незнакомца Редингот. – Это твой папа.
– Ой-тогда-мне-надо-рассмотреть-его-как-следует-пока-он-в-обмороке! – протараторила Татьяна и Ольга и, ускользнув от Редингота, стремглав бросилась в эпицентр первого падения человеческого тела на пол, расталкивая детей разных народов.
Деткин-Вклеткин уже пришел в себя, но, даже не меняя положения тела, терпеливо ждал приближения Татьяны и Ольги.
– Ты уже не в обмороке? – деловито осведомилась девочка и, встав рядом с Деткин-Вклеткиным на колени, поцеловала его в лоб. – Знаешь, зачем я это сделала?
Деткин-Вклеткин помотал головой.
– Затем, что деда тебя моим папой назначил. Прямо сейчас. А еще раньше он во-о-он ту тетю, которая тоже в обмороке, назначил моей мамой. Так что вам теперь вместе надо быть. Это из-за меня. Тебе нравится тетя в обмороке?
Деткин-Вклеткин кивнул.
Татьяна и Ольга припустилась к Марте – к тому времени тоже открывшей глаза:
– Мама, теперь у тебя есть свой папа! И ты ему нравишься… А он тебе?
– Он мне очень нравится, Татьяна и Ольга, – совсем неслышно сказала Марта. – Только важно ведь, чтобы он и тебе нравился…
– Мне нравится. Мне вообще нравятся немые.
– Он не немой, – сказала Марта. – Он просто растерялся.
В этот момент, отойдя от Деткин-Вклеткина, к ним подошел Хухры-Мухры. Хухры-Мухры со всевозможной осторожностью потрогал Татьяну и Ольгу и заключил, обращаясь к Случайному Охотнику:
– Вполне материальный ребенок. Не скажешь даже, что его головой на свет производили!
– Нас тут всех головой на свет производили, – со смехом откликнулся Кикимото и огляделся вокруг в поисках автора настоящего художественного произведения. Тот благоразумно отсутствовал.
Деткин-Вклеткин встал и подошел к Марте.
– Давай ничего не говорить друг другу? – предложил он.
– Давай, – сказала Марта.
И больше они не сказали друг другу ни слова.
Зато заговорили в один голос дети разных народов.
– Вавилонская башня!.. – вздохнул Редингот.
Сказав так, он вернулся на сцену. Один-одинешенек. И стоял долго.
– Ну что ж… – наконец произнес он, и голос его прозвучал беспомощно. – Надо бы уже чем-нибудь закончить все это… не знаю что! Подвести, например, итоги – раз конференция объявлена итоговой. Какие бы итоги подвести…
– По Окружности, пожалуйста! – вернувшись из своего благоразумного отсутствия, потребовал автор настоящего художественного произведения и напомнил: – Вы остановились на том, что проект вышел из-под контроля и зажил самостоятельной жизнью…
– …самостоятельной жизнью, – эхом повторил Редингот. – Самостоятельной жизнью в сознании каждого из нас. И потому каждый построил фрагмент Окружности в соответствии с тем, как он понимал Окружность… Удивляться ли, что фрагменты не совпали?
– Удивляться, удивляться и еще раз удивляться! – крикнул автор настоящего художественного произведения. – Окружность – причем Абсолютно Правильная! – понятие однозначное. Окружность не требовала толкования – она требовала построения!
– Лишите его права голоса, Редингот, – сказала Марта. – Чем ближе к концу подходит наша история, тем он разговорчивее. Раньше надо было понятия определять!
– Нет, пусть говорит! – не согласились дети разных народов. – Если тут все от него зависит…
– …да кто ж вам сказал, что тут все от него зависит? – сказала Умная Эльза, решительными шагами поднимаясь на сцену.
– А от кого тут все зависит? – растерялись дети разных народов.
– Ничто, никогда и нигде ни от кого не зависит, – проговорила Умная Эльза. – Зависимость – отвратительна. Она отвратительна с обеих сторон: отвратителен и тот, от кого зависят, и тот, кто зависит. Нет… больше: у зависимости не две стороны! У зависимости миллиарды сторон, и все на свете можно объяснить взаимной зависимостью составляющих, взаимоподчиненностью друг другу элементов мира, круговой порукой… То, что одно является причиной другого, – на первый взгляд, не страшно; то, что другое является причиной третьего и следствием первого, тоже переносимо; но то, что третье оказывается причиной четвертого и следствием первого, которое является причиной второго, и второго, которое само является причиной третьего, но следствием первого, – это уже несколько напрягает… Как насчет тысяча сто сорок пятого – причины тысячи ста сорок шестого и результата возникновения неописуемо сложной комбинации тысячи ста сорока четырех элементов, чьи отношения уже не поддаются описанию? Смирись, человек, смирись и завись от всего вокруг – иначе тебя разнесет на элементы, и пусть все вокруг зависит от тебя – иначе ты разнесешь на элементы все вокруг! Ибо ты есть в одном лице и тот, от кого зависят все и вся, и тот, кто зависит от всего и вся… Нет философии более унизительной, чем эта, дорогие дети разных народов. Нет философии более лживой. И на самом деле все совершенно не так!