Давайте напишем что-нибудь
Шрифт:
– Ох да ни хрена себе! – окончательно потеряла самоконтроль Баба с большой буквы.
– А он, этот лишний Ваш человек, где теперь? – сорвавшись на тенор, словно и впрямь валдайский колокольчик, уцепился за последний свой шанс Карл Иванович, внутренний эмигрант.
– Так лишний… он лишний и есть, – устало вздохнул автор. – Чего ж его поминать… не нужен он никому. Тем более что – на улицу взгляните: там демонстрация против Вас идет.
Ах, как бесконечно много в мире зависит от одной спасенной бабочки… прав, тысячу раз прав был старый мудрый Рэй Бредбери!
– Ховайся, Баба! – крикнул Карл Иванович, внутренний эмигрант, и они вместе с Бабой сховались так, что никто на этом свете уже не смог найти их. А на том… – тридцать девять кузнечиков своего счастья помнишь, о мой читатель? То-то! Тут тебе все сшито не наспех – тут тебе все сшито на славу. Художественное целое как-никак… разумей!
Между тем Комаров-с-ударением-на-втором-слоге встал с диванчика и в окружении добрых молодцев со зверскими харями заторопился на улицу – вероятно, искать Редингота.
Поспешим же на улицу и мы, о мой читатель! Присоединимся к рядам демонстрантов, а также к вездесущим журналистам, которые всегда суются куда ни попадя. И воздадим на бегу тихую благодарность Лишнему Человеку Ладогину: светлой памяти великая русская литература не зря постоянно изображала лишних людей как героев своего времени. На победоносном пути в будущее помянем и мы тебя, наш Лишний Человек Ладогин – безотказный движок мировой истории!..
Съемочная бригада «Новостей с того света» разместила свои телекамеры в самой гуще событий и, давясь этой гущей, вела репортаж с главной улицы Змбрафля:
«Везде,
Над головами участников демонстрации – транспаранты:
–Добрый вечер, мы из “Новостей с того света”. Простите, если мой вопрос покажется Вам слишком личным: как Вы себя чувствуете?
– Я прекрасно себя чувствую… прилив сил небывалый! Смотрю вокруг и глазам своим не верю: неужели мы дождались, наконец, всего этого!
–Что Вы имеете в виду под “всем этим”?
– Да вот же… революция! Народ на улицах. Предъявляет справедливые требования.
–Кому?
– Истории! Народ предъявляет справедливые требования истории. Чтобы, значит, быстрее шла вперед – навстречу Абсолютно Правильной Окружности из спичек на этом свете! Потому как на том свете, где история никуда не идет, Абсолютно Правильная Окружность из спичек не нужна.
–Вы действительно уверены в том, что на том свете она не нужна?
– Да кому, кому она на том свете могла бы быть нужна – сами-то подумайте! Когда там и нету никого – все мертвецы давно здесь. Это же город мертвых! А если кто хочет Окружность строить – пусть на этом свете и строит. Я Вам так скажу: на весь тот свет спичек все равно не напасешься! Но главное – что основную идею же понимать надо! Я, к примеру, сама мертвая, однако идею основную понимаю.
–Как же Вы ее понимаете, если не секрет?
– Так вот и понимаю: правильно! Редингот, Бог-то наш, как говорил: давайте, говорил, построим Окружность просто так, ни для чего! Вот ни для чего ее и надо строить на этом свете. А на том свете она – для забавы! Скуку свою мертвецам тешить. Наперекор же основной идее!.. Ну, ладно, утомили Вы меня, я опять в колонну пойду.
Голосу этой простой женщины вторят миллионы голосов, раздающихся сегодня повсеместно. Змбрафль – только одна из горячих точек на карте страны, где бушуют народные страсти. Но именно ему, Змбрафлю, выпала высокая миссия стать колыбелью величайшей из идей человечества. Благородно неся на своих плечах возложенную эпохой историческую ответственность, Змбрафль понимает, что воспаленные глаза всех людей доброй воли сейчас устремлены на телеэкраны с единственной мыслью: как дела в Змбрафле? Ибо на Змбрафль сегодня равняется весь мир.
–“Новости с того света”. Скажите, пожалуйста, так как же все-таки дела в Змбрафле?
– Да не поймешь как! Еще полчаса назад Карл Иванович всем отец родной был, но посмотрите, что сейчас происходит: разгневанные массы второй его смерти требуют! Получается, за полчаса разгневались…
–А Вы лично что сейчас чувствуете?
– Да то же, что и все: справедливый гнев! Не пойму только, откуда он взялся: налетел не спросясь…
–Расскажите, пожалуйста, как это произошло.
– Я шел себе по улице, думал о вечном, вдруг – бабах! Такая ненависть к Карлу Ивановичу меня охватила – жуть! Вот, думаю, тварь какая этот Карл Иванович, внутренний эмигрант! Ходит, думаю, и смердит… И прямо весь дух во мне занялся, причем черт-те чем занялся. Пора, думаю, транспарант какой-никакой хватать да на демонстрацию. Но транспарантов больше уже не было: оказалось, не у одного меня дух черт-те чем занялся – у других тоже…
–А Вас прежде не посещало ощущение, что Вы Карла Ивановича недолюбливаете?
– Никогда в жизни! Хотите, я сейчас догола разденусь?
–Нет-нет, спасибо… всего доброго!
– Да не пугайтесь вы, постойте… я вам просто татуировки показать хотел: у меня ведь Карл Иванович где только не вытатуирован! Особенно красиво – на бедре: он там с вершины горы в небо облачное смотрит. И стихи рядом вытатуированы:
Карл Иванович могуч,Он гоняет стаи туч!– Кстати, я эти стихи сам написал – по мотивам классической поэзии.
–Как же Вы теперь с такими татуировками дальше-то?
– Пока не думал еще… полчаса ведь только прошло. А вдруг через полчаса опять сыновняя любовь к нему вернется?
Да… сразу и не разберешься, как дела в Змбрафле. Ясно одно – что-то случилось. Что-то, кардинально переменившее отношение мертвечан к личности, чьи идеи еще полчаса назад казались невероятно привлекательными. Теперь они больше не кажутся таковыми – и проекту Абсолютно Правильной Окружности из спичек, сооружаемой на этом свете, видимо, не суждено состояться на том.
Обратимся-ка мы к группе выдающихся ученых с мировыми именами, расположившихся на самой верхней галерее Открытой спортивной арены Змбрафля.
–Скажите, пожалуйста, чем объясняется ваше такое высокое положение?
– Оно объясняется внезапно пришедшими к нам знаниями и опытом.
–Как же это случилось?
– Знания и особенно опыт настигли нас совершенно неожиданно, когда мы меньше всего думали о них! Несколько месяцев назад, по просьбе друзей-подпольщиков, мы задались целью рассчитать, сколько именно спичек потребуется для того, чтобы распространить пролагаемую в этом мире Абсолютно Правильную Окружность из спичек на тот свет. Расчеты свои мы основывали на наблюдениях за тем, какое количество спичек ежедневно отправляется на тот свет и какой величины участок Абсолютно Правильной Окружности из спичек том свете уже построен. Сначала мы пользовались официальными данными, которые поставляла нам канцелярия Карла Ивановича, внутреннего эмигранта, но потом решили провести полевые наблюдения, для чего в тайне от мировой общественности и отправились в Елисейские поля – одну из областей того света. Именно в ней, по свидетельству Карла Ивановича, внутреннего эмигранта, на тот момент производились основные работы по сооружению Абсолютно Правильной Окружности из спичек. То, что мы увидели на полях, потрясло наше воображение. Никакой Окружности там не имелось!
–Что именно потрясло Ваше воображение?
– Именно это и потрясло… то есть полное отсутствие на том свете хоть каких-нибудь признаков Абсолютно Правильной Окружности из спичек. Никто на Елисейских полях и не думает сооружать там Окружность. Спички же используются для того, чтобы жечь костры и водить вокруг них хороводы.
–А о каких в точности объемах затрат спичек идет речь?
– О колоссальных объемах! Коробков, переправленных из Змбрафля прямиком на тот свет только за последние восемь месяцев, и то хватило бы, чтобы здесь, на этом свете, распространить Абсолютно Правильную Окружность из спичек еще и на все западное полушарие. Представьте себе, сколько заработал на этом Карл Иванович, внутренний эмигрант, самолично бравший деньги за экспедирование на тот свет спичек! Неудивительно, что метраж хором, построенных им под землей для себя и Бабы своей с большой буквы, исчисляется астрономическими цифрами. Говорят, подземные сооружения, возведенные там Карлом Ивановичем, внутренним эмигрантом, охватывают почти всю территорию восточного полушария – только под Европой еще пусто. Но захоти какое-нибудь государство типа Монголии или Китая построить, например, метро – разрешение на это надо спрашивать теперь уже у Карла Ивановича, внутреннего эмигранта, ибо он владеет подземным пространством! А это гарантирует ему новые и новые доходы. Кстати, это же до недавних пор гарантировало ему и рабскую покорность мертвецов, понимавших, что, опускаясь под землю, они автоматически оказываются на частной территории Карла Ивановича. Потому-то и тянуло их наверх, на свободу!
– Позвольте спросить, как вы использовали внезапно настигшие Вас знания и опыт?
– Пока мы только доложили о них автору настоящего художественного произведения – в надежде на то, что он захочет и сможет положить конец всем этим безобразиям.
– Спасибо вам, дорогие выдающиеся ученые с мировыми именами, за интересный разговор!
– Всегда обращайтесь, если есть потребность!
Ну, что ж, дорогие мертвечане… похоже, что автор настоящего художественного произведения захотел и смог положить конец злоупотреблениям, молчаливыми свидетелями которых Вы стали, ибо как же иначе расценить все, что в данный момент происходит на этих страницах?
Впрочем, мы уже у цели. Перед вами – здание городской тюрьмы особенно бесчеловечного режима. Разгневанный народ входит в тюрьму без боя, ибо охранники со всей очевидностью чувствуют себя союзниками демонстрантов. Охранники обнимают и целуют штурмующих, фактически мешая им предаваться штурму. Штурмующие отпихивают от себя охранников, брезгливо вытирая рукавами губы и прочие поцелованные ими участки лица и тела.
А вот и места заключения наших национальных героев. Перед вами дверь в карцер Марты, заботливо отпираемая одним из охранников, – влажными своими губами охранник тянется к находящемуся ближе других штурмовику.
– “Новости с того света”. Что Вы испытываете сейчас, Зеленая Госпожа?
– Еще минуту назад я испытывала воздействие рентгеновских лучей на живой организм. Но в данный момент я пока ничего больше не испытываю, поскольку не понимаю, что вообще происходит…
– Происходит победа разума над невежеством, добра над злом, прогресса над стагнацией!
– Обычно в случаях, когда происходит победа разума над невежеством, добра над злом и прогресса над стагнацией, я испытываю большую радость. Ее, стало быть, я поспешно начинаю испытывать и сейчас.
– А вот и Ваши соратники: любимый всеми нами Ближний и… что это за женщина неземной красоты рядом с ним?
– Это Кузькина мать – после воздействия на нее рентгеновскими лучами. Будущая супруга Ближнего.
– Я… будущая супруга? Скажете тоже, Марта! Неужели Вы думаете, что я выйду замуж за ближнего своего? Зачем же подвергать его… подвергать его браку, когда сказано: возлюби ближнего своего!
Оставим их, наших национальных героев, за этими милыми препирательствами. Один из операторов сообщает нам, что за два квартала от городской тюрьмы особенно бесчеловечного режима наблюдаются подозрительные завихрения в небе. Кажется, к нам спускается Редингот, Японский Бог».
Появление Редингота в сиянии славы и в сопровождении Татьяны и Ольги вывело из строя телекамеры – сотрудникам информационной службы «Новости с того света» пришлось прекратить трансляцию передач с места эпохальных событий.
Змбрафль ликовал: Японский Бог спускался с неба, впервые имея на сахарных устах лучезарную улыбку. Жители Города Мертвых привыкли видеть его лицо сумрачным и встревоженным – и, между нами, им казалось, что Редингот – грозный Бог, безжалостно карающий правых и виноватых. На местных иконах его изображали сухим и изможденным, с орудиями пыток в руках: пронзительный взгляд Редингота буравил зрителей, а исходившее от всей фигуры сияние примораживало их непосредственно к месту преступления.
– Привет всем! – будничным голосом сказал Редингот, опускаясь на землю и ставя рядом с собой Татьяну и Ольгу. – Ну что, свершилось?
– Свершилось! – полетел ему навстречу глас народа, чуть не свалив Редингота с ног.
– Минуточку! – прямо сквозь глас народа продрался к Рединготу голос Комарова-с-ударением-на-втором-слоге. – Я опять насчет спичечного завода…
– Ах, нет… – сказал Редингот, вмиг устав. – Как же Вы мне надоели, Комаров-с-ударением-на-втором-слоге! Ну не требуется, не требуется больше спичек – понимаете?
– Жизнь моя потеряла смысл, – просто констатировал Комаров-с-ударением-на-втором-слоге.
И, громко топая, ушел в прошлое.
ГЛАВА 39
Повествовательное начало достигает своего конца в рамках отдельно взятого художественного целого
Тут самое трудное что… – взять художественное целое отдельно. Это потому трудно, что отдельно оно вроде бы и не существует: любое художественное целое встроено в литературный контекст эпохи – как ты его отдельно-то возьмешь, если контекст эпохи все вокруг загромоздил? Не вырывать же свое художественное целое из контекста эпохи! Тем более что литературные критики спят и видят подписать твоему художественному целому именно такой приговор: произведение, дескать, вырвано из контекста эпохи. И доказывай им потом, что ты просто хотел взять по праву принадлежащее тебе – отдельно!
Иными словами, надо соблюдать крайнюю осторожность, беря свое художественное целое отдельно, – чтобы, не дай Бог, ничего вокруг не повредить. А то как бы художники слов не запричитали в голос: «Вы потише тут – не видите, что своим художественным целым за наши художественные целые задеваете… разрушите ведь сейчас наши-то!» И правда: иные художественные целые до того хрупкие, что одно неловкое движение – и плакало то или совсем иное художественное целое навзрыд… Хуже всего, что потом уже ничего, как было, не соберешь, да и художники слов кочевряжиться начинают: дескать, мы уже не помним, за чем у нас тут что шло… Вы разрушили – Вы и возвод'uте заново! А кому ж понравится чужое художественное целое заново возводить?
Стало быть, хочешь не хочешь – прояви осторожность! Берешь свое художественное целое вот так вот аккуратненько – двумя пальчиками – и ставишь где-нибудь в сторонке, чтоб не очень в глаза бросалось. А уж потом делай с ним что заблагорассудится: отсекай все ненужное, как Роден, или добавляй все ненужное, как Церетели, – дело твое. Одно только помни: недалеко от тебя другие художники слов работают – так что смотри не размахивайся особенно: в литературном контексте эпохи все места заранее учтены. Не то потом захочешь свое художественное целое назад в литературный контекст эпохи поместить, а оно не лезет! И сколько ты руками ни маши насчет того, что именно тут раньше твое место было – и все влезало как миленькое, – никто тебе не поверит. «Не может быть, – скажут, – что раньше влезало, если теперь не влезает. Идите, – скажут, – ищите себе другое место в литературном контексте эпохи, в то время как тут Вам, голубчик, с Вашим художественным целым места нету!» И поставят на место твоего художественного целого какую-нибудь «Последнюю пядь» какой-нибудь Марины Мнишек, которая даже числительное «пять» правильно написать не может! А тебе тогда – хоть в газету бесплатных объявлений пиши: меняю, типа, место под дачную застройку в районе Клязьмы на место в литературном контексте эпохи.
Но, уж если тебе, художник слова, удалось сохранить и твое художественное целое, и твое место в литературном контексте эпохи, честь и хвала перу и топору твоему: смело тогда называй себя Толстым, Достоевским и Агнией Львовной Барто!
А что касается достижения повествовательным началом своего конца, то ведь повествовательное это начало ничем другим на всем протяжении настоящего художественного произведения и не занималось: увы, оно не стремилось к бесконечности (как делал Ваш покойный слуга) – оно до демонстративности бесстыдно стремилось к концу. Ну, и… вот вам, пожалуйста: результат, как говорится, налицо! Приехали… да только вот – с чем?