Давайте ничего не напишем
Шрифт:
– Не до такой же степени, милый. Стена – символ страха, отсутствие стены – символ бесстрашия. Поросёнок, не боящийся волка, волку не интересен.
– И что же, по-твоему, наш трусливый Хрюф-Хрюф должен смириться со своей участью и принять: а) собственную бездарность как строителя и б) страх перед волком, и как следствие – безвременную кончину в его пасти?
– Возможно, это поможет ему выйти в чисто поле и сказать ненасытному извергу: кушай меня, я тебя не боюсь. Посмотри на моих братьев – они попрятались в дома, чтобы ты их не съел. А я не прячусь, ведь я знаю, что мы с тобой – одно целое. Съев меня, ты
– Бе-бе-бе! – перепрошил Егор. – После чего наша священная свинья раскланивается и шепчет молитву на древнетибетском. Опять ты за свою брахмапутру? – Егор нахмурился и прихорошился. – Ещё одна восточная загогулина – и, клянусь, я вспомню Хайдеггера.
Даша сконфуженно сморщилась.
– Чего это ты ругаешься?
– А ты чего ругаешься? По сравнению с моим Хайдеггером, вся твоя классическая литература – верх примитивизма. Вот, смотри: «Сущее внутри мира – это вещи, природные вещи и ценностно нагруженные вещи. Их вещность становится проблемой; и поскольку такая вещность надстраивается над природной вещностью, бытие природных вещей, природа как таковая оказывается первичной темой. Фундирующий всё характер природных вещей, субстанций есть субстанциальность. Что составляет её онтологический смысл…» [8]
8
М. Хайдеггер «Бытие и время».
– Хватит! – не выдержала Даша, стирая горячие слёзы с раскрасневшихся щёк. – Ты что, эту чушь наизусть выучил? Зачем?
– Чтобы доказывать таким, как ты, бессмысленность познания мира методом рассуждений об этом познании. Веками люди расшибали себе лбы о краеугольный камень философии и научились настолько забывать о том, что говорят в том, что говорят – что теперь всё, что люди говорят, есть не что иное, как то, что они не говорят!
– А вот мне до сих пор жалко тех, кто вынужден всё это слушать и читать. По-моему, студенческие лекции по философии – Эверест вселенского садизма.
– Жалко? – Егор скривил губы и стал похож на чучело Сильвестра Сталлоне. – Значит, ты и бомжам на улице подаёшь, и бездомных собачек подкармливаешь? И всё это под соусом полного равнодушия, оправданного выдернутыми из контекста словами «всё преходяще, особенно то, что кажется постоянным».
– Нет, я не совсем верно выразилась, – Даша надула щёки, видя, что поезд Егора опять несёт под откос. – Я сопереживаю студентам гуманитарных вузов. И когда я слышу подобный бред из твоих технологических уст, мне становится так же больно, как будто я сижу на лекции по философии в аудитории. Больше всего в нашей системе обучения поражает даже не то, что на экзамене один человек рассказывает другому то, что тот прекрасно знает. Меня удивляет, что всё обучение сводится к запихиванию в мозги уже известной информации. Исследованию неизвестного уделяется такой минимум времени, который даже кот не наплакал, увидев повесившуюся в своём холодильнике мышь.
– А сама, небось, физик до мозга костей, хотя это мало чего меняет, – Егор поворошил в памяти цитаты, дабы найти нужную. – Сейчас я тебе Фрейда процитирую.
– Цитируй, но мне будет очень больно,
Глядя на свою женскую собеседницу, Егор всерьез не думал, что Даша плачет. Мало ли – дождь… или там велосипедист обрызгал… или пробегающий мимо малыш облил из водяного пистолета. А может быть, роса с ив накапала на лицо? Неужели Даша умеет плакать?
– Пока мы тут разговариваем, один человек погиб, – Даша кивнула в сторону застывшего на рельсах трамвая. – Поэтому я переживаю. Посмотри на мои руки.
Егор не смог удержаться, но и не смог удержать внимание на ладонях Даши дольше секунды. Там проступала кровь… обычная красная кровь, так похожая на краску или вино и всегда принимаемая за них.
Егор отвернулся и почувствовал странный ажиотаж за спиной. Он снова обратил взгляд на место недавнего происшествия, затем встал и сделал несколько шагов… он сделал их, как лунатик проходит по карнизу шестнадцатого этажа с закрытыми глазами. Он уже знал, что всю оставшуюся эту жизнь будет жалеть о том, что поддался и зашагал, зато в следующей жизни он не допустит такой ошибки.
Вместо усатого гражданина в шляпе и с тросточкой недалеко от трамвая лежала Даша.
Егор схватил близлежащий воздух и поставил его между собой и картиной мира. Даша никуда не исчезла, но стало заметно легче. Как же такое могло случиться?
То ли вагоновожатая, то ли шляпка-божий-одуванчик коснулась руки Егора и прошептала одними губами:
– Фе-фе-фе… Фе-фе-фе-фе-фе.
– Нет, я её не знаю, – ответил Егор и возвёл вторую невидимую стенку между собой и собеседником. Тот никуда не исчез, но стало заметно легче. И стали появляться первые разумные мысли:
«Ну ладно! Сама виновата, нечего было нюни распускать и попадать под влияние собственных персонажей! Горе тому автору, который теряет контроль над собой в подобной ситуации! В конце концов, я за неё не отвечал! И не фиг было флакон с маслом на шее носить! Тоже мне Аннушка нашлась!..»
Ещё пара стенок – и чувства устаканились, эмоции поутихли, а мысли улеглись спать. Можно было возвращаться на лавочку.
Даша ждала его и старалась улыбаться, хотя только слепой заметил бы, что она плакала.
– Как ты думаешь… – поприветствовала она садящегося со вздохом облегчения Егора. – Слепые плачут?
– Знаешь, мне нет до них никакого дела. Вообще, я немного устал от твоей болтовни. Извини.
Егор закрылся на щеколду, и, подсунув под голову шейную подушку, ушёл в спасительный мир несбыточных сновидений. И даже резкий, похожий на визг свиньи звук циркулярной пилы не разбудил его. А Даша с неподдельным ужасом заметила, как неподалёку от них двое мужчин в оранжевых рубахах с надписями «Гринпис» оттачивают инструмент и алчно косятся на растущую около Пруда липу.
– Егор! Егор, просыпайся! Егор, пожалуйста, очнись!
Но тот не подавал признаков яви. Что бы ни предприняла сейчас Даша – искусственное дыхание, прямой массаж сердца, чтение Библии на иврите, экстренный вариант обряда энвольтования – всё было бы бесполезно, так как Егор защищался самым известным из всех продуктивных методов – равнодушием. Поэтому Даша плюнула и тоже решила вздремнуть. Тут-то Егор и вскочил, как осаленный:
– Мой ход? Уже? Какой счёт?!
– Посмотри, что собираются делать эти садисты, – Даша нехотя махнула рукой в сторону лесорубов.