Давид против Голиафа

Джемаль Гейдар Джахидович

Суть в том, что политики Европы, приходящие к власти в результате выборов на всех уровнях, – от национального до муниципального, – являются порождением ситуации, сложившейся в западной части континента после его оккупации и переустройства американскими политтехнологами. Почвенная, голосующая по нынешней модели Европа – это креация Вашингтона. С ее объединением, с возвратом цивилизационного интегризма у класса политиков будет в буквальном смысле выбита почва из-под ног.

Противоположную роль играет европейская бюрократия, точнее, та ее часть, которая стремится формировать международные бюрократические институты, обслуживающие Евросоюз. Эта элитная бюрократия стремится к полной эмансипации от выборных и ротируемых политиков, от местных органов самоуправления, в конечном счете, от национальных суверенитетов. Европарламент и бесчисленные

комиссии при нем, фонды и институты, центры планирования и т. п. в идеале не должны быть подотчетны никому. Путь к этому – евросоюзная империя, опутавшая весь мир сетями ТНК и неправительственных организаций, управляемых клубной элитой, для которой международная европейская бюрократия – естественный друг и союзник. (Клерки и писцы в канцеляриях знатных господ.)

Таким образом, западно-европейская бюрократия по своим политическим интересам занимает антиамериканскую позицию, что делает ее как класс врагом профессиональных политиков, сохраняющих, кстати говоря, в силу электоральной логики определенный элемент персонализма, который вообще-то после ’45-го года повсюду в мире представляет собой важную мишень для нападок.

Противостояние этих двух классов на политической сцене Европы можно ежедневно наблюдать в форме антикоррупционных кампаний и скандалов, которые то политики инициируют против бюрократов, то бюрократы – против политиков и их партий.

3

Ситуация, сложившаяся в зоне бывшей конфронтации между НАТО и Варшавским договором после 1991 года, некоторыми чертами напоминает политический расклад в эпоху после Первой Мировой войны. Тогда рядом с коалицией великих держав, воевавших против Тройственного союза (Германии, Австро-Венгрии и Османского халифата), возник аналогичный антигерманский союз новых национальных государственных образований, в которые преобразовались осколки Австро-Венгрии и Османской империи. По аналогии с коалицией державпобедительниц («большой» Антантой) это новое образование стали именовать «малой» Антантой. К ней присоединились Польша и три прибалтийских государства, политический генезис которых связан с выпадением бывшей Российской империи из обоймы державпобедительниц благодаря антивоенной большевистской революции. Таким образом, новая Советская Россия превратилась в противника коалиции, ради которой Николай II погубил на Восточном фронте шесть миллионов своих подданных и, соответственно, красная Москва стала поддерживать проигравшую сторону, а именно угнетенную людоедским Версальским договором Германию.

Сложились две Антанты. «Малая» стала санитарным кордоном, изолирующим Советскую Россию, и вплоть до середины ’30-х годов попала под руководство Англии, Франции и, в меньшей степени, США.

Именно этот период сформировал базовое самоощущение и, так сказать, политико-цивилизационную самоидентификацию у всех этих стран, протянувшихся между Адриатическим и Балтийским морями. Характерной чертой их обществ была традиционная маргинальность, зависимость от иностранного владычества – турецкого, австрийского или российского, смотря по обстоятельствам, комплекс неполноценности по отношению к центрам европейской цивилизации, к которой они себя причисляли, повышенная враждебность по отношению к «Востоку», с которым ассоциировалась отсталость, полицейский бюрократический гнет и неприятие буржуазно-либеральных ценностей, которые в какой-нибудь Праге или Бухаресте воспринимались гораздо серьезнее и пафоснее, чем, например, в том же Париже.

Вот этот набор черт политической психологии определяет первичную физиономию Восточной Европы, ее, так сказать, бессознательное кредо.

С середины 30-х в «малой» Антанте стали побеждать германское и, в меньшей степени, итальянское влияния. Даже в традиционно германофобской Польше рейтинг национал-социалистского режима стоял очень высоко.

Это было связано со стремительной люмпенизацией восточноевропейских обществ, с компенсаторным ростом этнического популизма, возможно, с исторической памятью о военно-духовной доминации тевтонов. Так или иначе, практически вся «малая» Антанта была включена в непосредственную сателлитную орбиту Берлина. Что произошло с Восточной Европой в ходе тяжелейшей, кровопролитнейшей битвы, которая прокатилась через эти страны с Востока на Запад, завершившись концом германского мира, бывшего, несомненно, для них миром господ, и приходом на место войск СС отрядов НКВД и советской бюрократии? Произошел опаснейший поворот в коллективной психологии восточноевропейцев, благодаря чему они стали миной замедленного действия, ожидающей хозяина, который сможет использовать ее в Третьем мировом конфликте!

На глазах чехов, словаков, поляков, румын и пр. была развенчана «солнечная легенда» о германском хозяине. Швабы и силезцы были изгнаны со своих земель пинками, поляки не отставали от советской армии в издевательствах над германскими беженцами. То же самое происходило в Словении, Румынии, на бесчисленных европейских дорогах, ставших свидетелями унижения и заката германизма.

Для восточноевропейцев Германия за десятилетие своего непосредственного присутствия (’35–’44 гг.) стала символом Великой Европы. Вхождение в Советский блок радикально похоронило всю харизму, всю притягательность европеизма в глазах неосоциалистических обществ. Произошла травматическая смена хозяина: с почитаемого, хотя и внушающего страх, на ненавидимого, растоптавшего нежные цветочки малоантантовской буржуазности. Смершевский сапог наступил на горло романтизму простых и честных лавочников и мечтавших о собственном деле официантов. С крушением гордой иллюзии о причастности к европейской цивилизации у бывшего «санитарного кордона» исчезли последние следы хоть какой-нибудь самоидентификации и на их место встал озлобленный маргинализм.

Восточно-европейское общество – о том свидетельствует, кстати говоря, вся его культурно-художественная надстройка: литература, кино и т. п. – стало обществом люмпенов, гораздо более опасных, чем советский люмпениат. У последнего есть характерный для наших людей брутальный цинизм и агрессивный нигилизм в отношении самой возможности ориентироваться на какие-то ценности. Восточноевропейское общество маскирует зияющую внутреннюю пустоту аффектированным благообразием и свято верит, что общечеловеческие ценности есть. Неевропейские, понятно… Европа пролетела как фанера над Парижем! Родина общемировых ценностей для восточноевропейского обывателя находится за океаном.

Нас, однако, интересует складывающееся сегодня четко обозначенное противостояние Западной Европы, все еще остающейся частью НАТО, и бывшего Варшавского блока, который сегодня превратился в «троянского коня» американцев внутри европейского континента. Варшавский блок плюс Балтия страстно желает войти в НАТО. На первый взгляд, это ничем не противоречит имеющей место европейской ситуации и соответствует тенденции Евросоюза включить те же самые страны в свой состав.

Но это только видимость. После конца организованного противостояния двух «лагерей» и прекращения действия Варшавского договора НАТО стало исключительно инструментом американской оккупации Европы, продолжающегося военного господства Вашингтона без каких-либо внешних геополитических оправданий, которые раньше существовали в лице Москвы.

Сегодня вступление в НАТО со стороны Польши или Чехии означает только присоединение к факту этого иноземного господства над Европой, предоставление себя в распоряжение американцев.

А вот «встречная» инициатива ЕС имеет противоположный смысл: евросоюзная бюрократия хочет проникнуть в восточно-европейские страны политически.

Дело в том, что, как и в СНГ, в странах Варшавского договора политическим наследником постсоциалистической эпохи стали номенклатуры, выращенные Москвой. По своей сути это были диссидентские номенклатуры, контролировавшиеся только прямым комитетским надзором. Главной мечтой рядового бюрократа из братской соцстраны было служить американцам. Сегодня эта мечта в полной мере реализовалась. Но есть одна проблема: бюрократия «с той стороны» – как мы говорили выше – имеет антиамериканские корпоративные интересы. Интеграция Восточной Европы в Евросоюз грозит демонтажем всей корпоративной инфраструктуры, сложившейся за период советского господства.

Почему это так важно для номенклатурщика из Братиславы или Будапешта? Потому что бывший пояс сателлитов СССР снова превращается в «санитарный кордон» малой Антанты, но уже строго в интересах США. Этот кордон отделяет нефтегазовое сырье России от западно-европейского потребителя. В «спокойное» время это кусок хлеба с толстым слоем масла для восточноевропейского номенклатурщика. В период же кризиса Восточная Европа становится энергетической удавкой, наброшенной на горло Евросоюза, буде он дерзнет встать с колен и сделать шаг к самоопределению.