Давно хотела тебе сказать (сборник)
Шрифт:
В самолете Эйлин думала, что испечет печенье к чаю. Словно это возможно – на кухне у Джун!
О том, что их отец погиб на фронте, им почему-то сообщили по телефону. Звонок раздался в десять или одиннадцать вечера. Мать испекла печенье к чаю и позвала Эйлин попробовать. Только Эйлин, не Джун – та была тогда совсем кроха. На столе стояло еще и варенье. Эйлин очень хотелось есть, но она боялась прикасаться к еде. Мать была непредсказуема и почти всегда опасна. Она то обижалась неизвестно на что, то начинала высказывать непонятные претензии. Но в тот день она ничего не требовала, держалась необыкновенно спокойно, даже как-то присмирела. Она не сказала Эйлин
– Да, много лет назад. С помощью гештальтпсихологии. Именно это помогло, гештальтпсихология. Я полностью с этим разобралась.
А я ни с чем не разобралась, – думала Эйлин. – И я не верю, что все в мире происходит для того, чтобы с этим «разбираться».
Люди умирают. Так устроено: мы страдаем, мы умираем. Их мать после долгих лет сумасшествия умерла от самой обычной пневмонии. Болезни и несчастные случаи. Их не надо объяснять, их надо просто принимать всерьез. А слова – они какие-то стыдные. Они ничего не способны объяснить.
Слова из книг пророков, звучавшие на поминальной службе, неприятно поразили слух Эйлин. Какая ложь, какое высокомерие, думала она. Ложь, конечно, ненамеренная и вполне соответствующая современным религиозным представлениям, но это не оправдание. Теперь же, на пьяную голову, она решила, что любые слова здесь были бы неуместны. Ныне с верой и в надежде на воскресение и жизнь вечную… В самих словах нет фальши, фальшь только в том, что они произносятся в такой момент. Молчание – вот единственное, что нужно.
В прошлом и она, и Джун были более достойны размышлений, чем сейчас. И не были такими лицемерками. Ведь не были? И Эварт, и соседи, и все эти унитарианцы тоже. Когда-то нашим словам можно было доверять, мы говорили то, что думали, а теперь – совсем не то, хотя мы и знаем больше, чем раньше. Джун посещала «группу развития», обучалась йоге, занималась трансцендентальной медитацией. Погружалась – голая, вместе с другими – в теплое озеро на каком-то дорогом острове. А Эйлин все читала и читала и все болезненнее реагировала на пошлость во всех ее проявлениях. Казалось бы, жизнь сестер сложилась лучше, чем у их матери. Но что-то все равно не так. Единственное, чего еще можно ждать от жизни, – тех редких моментов, когда удается с головой погрузиться в реальность… Глаза Эйлин слипаются, она погружается в сон, но уже через несколько секунд испуганно вздрагивает, пробуждается. Пальцы сжимают бокал.
Чуть не пролила. Залила бы покрывало, ковер. Эйлин допила до дна и поставила бокал на тумбочку – и в ту же секунду снова провалилась в сон.
Проснулась она все еще пьяной, не понимая, сколько времени проспала. В доме было тихо. Эйлин встала с намерением переодеться в ночную рубашку. Сперва зашла в ванную, так и не сняв своего темно-синего восточного платья. Затем на кухню – взглянуть на электронные часы. На кухне горел свет. Оказалось всего лишь четверть двенадцатого.
Эйлин выпила целый стакан холодной воды. Она знала по опыту, что это уменьшит неизбежную головную боль поутру. А если повезет, и совсем ее
Это оказался Эварт: он тащил куда-то садовую лейку.
– Джун! – позвал он. – Джун, это ты? Ах, это ты, Эйлин. А я удивился, откуда тут Джун? Она же приняла две таблетки снотворного.
– Что ты делаешь? – спросила Эйлин.
Голос был тоже пьяный – задиристый, хотя она вовсе не собиралась ни с кем ссориться.
– Поливаю.
– Так ведь дождь идет. Эварт, ты идиот!
– Дождя нет.
– Ну, значит, прошел. Он шел, когда мы были в гостиной, я видела.
– Надо полить новые кусты. В первое время они пьют очень много. Тут одного дождя маловато. Даже в первый день.
Он поставил лейку на пол и, обогнув машины, подошел к ней.
– Эйлин, иди-ка ты лучше в дом. Ты перебрала. Джун заходила к тебе в комнату и сказала, что ты спишь как мертвая.
А он ведь тоже пьян. Эйлин поняла это не по голосу и не по мимике, но по тяжести и тупому упорству, которые чувствовались в нем сейчас, когда он стоял прямо перед ней.
– Эйлин, ты плакала? Спасибо, я тронут.
Не по Дугласу. Она плакала, но не по Дугласу.
– Эйлин, ты очень помогла Джун тем, что приехала к нам.
– Я ничего не сделала. Хотела чем-нибудь помочь, но не сумела.
– Неважно. Одно то, что ты здесь… Джун так тебя ценит…
– Правда? – спросила Эйлин, веря и не веря.
Эварт заставлял себя быть вежливым даже теперь, хотя оба они были пьяны.
– Она просто не может выразить то, что чувствует. Она кажется… ну, в общем, ты понимаешь. Иногда она выглядит… командиршей. Она и сама это знает. Но ей трудно измениться… Эйлин!
Эварт шагнул вперед и в два шага преодолел разделявшее их расстояние.
Эйлин была женщиной уступчивой, особенно если выпьет лишнего. Да и нельзя сказать, что объятие Эварта застало ее врасплох. Этого можно было ожидать, хотя она затруднилась бы ответить почему. Вероятно, мужчинам часто казалось, что к Эйлин – одинокой, переменчивой, иногда удивительно безвольной, а иногда живой и проворной – можно попробовать подкатиться. И она позволила ему, даже почти поощрила. Да и трудно было высвободиться, не проявив самую настоящую грубость. Даже если это не входило в ее планы, она их моментально поменяла и расширила, подумав, как обычно в такие минуты: а почему бы и нет?
Женщин, которые так думают, считают апатичными, безвольными, пустыми, жалкими. Так считают другие женщины, и им вторят мужчины – те самые мужчины, которые во время совокупления выражают апатичным и жалким женщинам свое восхищение и безграничную благодарность. Эйлин все это хорошо знала. Она себя безвольной не считала, она просто очень легко возбуждалась. Правда, на этот раз выходило не очень: вряд ли она получит большое удовольствие от собственного зятя. А он тем временем потащил ее – причем неожиданно решительно и ловко – на заднее сиденье того автомобиля, который был побольше. Эйлин не просто подчинялась ему, но и помогала. Она почти всегда помогала мужчинам. Ей нравились их лица в такие моменты, нравилась их серьезность, почти молитвенная, их сосредоточенность на настоящем, на реальности.