Дай! Дай! Дай!
Шрифт:
– И они тебе платили?
– Ага. По их меркам очень немного, но мне хватало!
– Все равно я не понимаю.
– Чего ты не понимаешь?
– Как двое друзей, которые страдали от игровой зависимости, были игроками и просаживали все свои деньги в карты и другие азартные игры, вдруг сумели после того случая остепениться и даже разбогатеть?
– Ты говоришь про своего мужа?
– И про Марика, и про его друга – Паршавина.
– Насчет Марика тебе лучше знать. Думаю, у него случались срывы, но большую часть времени он умудрялся держать себя в узде. А вот Паршавин… Он был самым заядлым из
– Да. Как-то нелепо получается.
– Нелепо и скучно. А скуки Паршавин боялся больше всего на свете.
– Но как получилось, что он позвонил мне?
– Снова ты твердишь только про одну себя! Позвонил! Тебе! И что? Ну, позвонил! Ну, покричал! И что дальше? Много тебе вреда за десятки тысяч километров, в своей Америке, было от его звонка? Что тебе стоило промолчать обо мне? Сказала бы, что ничего не знаешь! Но нет! Ты всегда была прыщом на ровном месте! Вечно тебе нужно было вперед вылезти! Ты зачем-то дала ему мой адрес и телефон! Ну а когда Паршавин смекнул, что у него в домработницах родная сестра его давнего сообщника, в голове у него прояснилось.
– Но как он тебя не узнал с самого начала?
– И что?
– Но ведь ты же родная сестра Марика.
– Мы с братом совсем не похожи внешне. Тебе ли этого не знать!
– Но разве Марик не знакомил тебя со своими друзьями?
– Я в ту пору выступала с театром и много гастролировала. А насчет дружбы… У них эта дружба была основана на взаимном интересе к игре. Покер на троих. Я им была без надобности. Но ты меня перебила, а я рассказывала тебе про Паршавина… Так вот, он вызвал меня к себе… Орал! Говорил чудовищные слова! Угрожал мне расправой! Вопил, что никто не смеет играть у него за спиной.
– Бедная ты, бедная. Но прости меня. Я не виновата.
– Не знаю, как это получилось… – не слыша ее, продолжала говорить тетя Люся. – Наверное, я просто испугалась. Паршавин был знаком с такими людьми, которые могли закатать меня в асфальт, я бы и пикнуть не успела. Одним словом, он уже схватился за телефон, чтобы звонить своей охране, и тут я… Я ударила его!
– Что?
– Да. Ударила по голове.
– Чем?
– Книгой. Там их было полно. Паршавин был в бешенстве. Он рвал и метал. Кидал в меня книгами, статуэтками… Он бы убил меня, Соня!
– И что же произошло на самом деле?
– Я должна была спасти себя! И я ударила его! Он упал! Это было ужасно! Но ты знаешь, я в этот момент ощутила нечто вроде триумфа.
– Ты убила его? – тихо спросила Соня. – Да? Поэтому следователь хочет поговорить с тобой?
– Ах, они ничего и никогда про меня не узнают! У них есть два подозреваемых – мальчишка, которого Паршавин всем представлял своим племянником, и та баба, которую я шантажировала от имени Паршавина. Кто-то из них сядет за решетку. Я у следователя главный свидетель.
– Хотела тебя увидеть. Проверить, все ли у тебя в порядке!
– И как? Проверила?
– Ну… Люся, я думаю, что тебе нужно пойти в милицию и все чистосердечно рассказать там.
– Что? – взвизгнула тетя Люся. – Что ты такое мелешь, идиотка блаженная?
– Люся, я знаю ваши российские законы. Они очень гуманные. Это не Америка. Тебе много не дадут. Это было убийство в целях самообороны. Ты же сама сказала, что тот человек хотел тебя убить!
– Да ты хоть соображаешь, что говоришь? Ты точно идиотка! Точно такая же, как и та дура!
– Какая?
– Явилась, понимаешь ли ко мне, принялась стыдить. Сказала, что все знает.
– Что знает?
– Что Паршавин не дядя Никите. И что я тоже это знаю, потому что она следила и за Никитой, и за мной, и за Паршавиным и все поняла.
– Что поняла?
– Знаешь, я не стала ее расспрашивать. С меня хватило и того, что эта правильная дура хотела от меня раскаяния. Она угрожала мне разоблачением. Тоже требовала, чтобы я пошла в милицию и призналась в шантаже. Дескать, это будет хорошо и правильно. Мне пришлось заставить ее замолчать.
– Заставить? Ты ей заплатила?
– Нет. Такие идиотки денег за молчание не берут. Она, видите ли, действовала из чистой любви к правде. Дескать, все должны поступать правильно и по совести.
– А кто она такая?
– Никто. Первая жена этого мальчишки – Никиты. Какая-то Надежда. Он растрепал ей, что у него теперь полно денег. И ее это, видать, зацепило. Она решила, что деньги эти нечистые. И решила выяснить, откуда они у Никиты берутся.
– И выяснила?
– Выяснила про меня и про Лебедеву. Пришла, угрожала. Требовала, чтобы я остановилась. Мне пришлось заткнуть ей рот!
– Снова заткнуть! Но как?
– Очень просто. Отправила ее следом за Паршавиным.
– То есть, – пробормотала Соня, – ты ее убила?
– Да! У меня не было другого выхода!
– Люся, мне становится страшно. А кого еще ты убила?
– Никого! – быстро ответила тетя Люся. – А что ты там говорила про одиночество и желание помириться со мной? Ты ведь для этого приехала?
– Да. Перед отъездом я даже написала завещание в твою пользу. Ты же знаешь, у нас с мужем не было детей. А наш единственный племянник оказался наркоманом. Я не могу оставить деньги наркоману. У меня был небольшой выбор. Либо благотворительные общества, либо ты, Люся. Сначала я выбрала тебя, но боюсь, что теперь вынуждена изменить свое мнение. Я не могу оставить деньги убийце!
– Но сейчас твое завещание написано в мою пользу? – задумчиво поинтересовалась тетя Люся.
– Пока что да. Но, едва вернувшись в Штаты, я изменю его! Прав был Марик, когда велел мне не общаться с тобой. И почему я только его не послушалась! Ты – чудовище, Люся! И мой муж прекрасно знал тебе цену!
Тетя Люся ничего не произнесла в ответ на это оскорбление. Она лишь еще раз уточнила:
– Значит, на сегодняшний день я твоя единственная наследница?
После этого на некоторое время внизу наступила тишина. А затем голос Сони растерянно произнес: