Дай лапу
Шрифт:
— Вернемся к нашим баранам, — жестко сказал Кручинин. — Я внимательно вас выслушал и должен сказать, что теория ваша путаная и вредная. Дело ваше. Но мой вам совет: держите свои мысли при себе. Еще лучше — выкиньте эту чушь из головы.
— Но — Виктор Петрович, — торопливо возразил Изместьев. — Душа умирает. Душа умирает в каждом из нас, если мы видим и — молчим.
— Истина сноснее вполоткрыта, говорил дедушка Крылов.
— Тогда это не истина, если наполовину… Никогда не понимал запретительных акций. Какой смысл? Всё
— Послушайте, Алексей Лукич, — развернувшись к Изместьеву, сказал Кручинин, — я правильно понял? Вы всё это говорите… для отвода глаз? Не хотите, что бы я задавал вам неприятные вопросы?
Изместьев прямо взглянул в глаза следователю, не спеша огладил бороду и сердито сказал:
— Нет, Виктор Петрович. Неправильно.
— В таком случае, разъясните мне… Если бы не ваша собака, Цыпа, эти молодые люди, Притула и Агафонов, остались бы живы?
— Что вы имеете в виду?
— Я неясно выразился?
— Не понимаю, какая связь…
— Всё вы прекрасно понимаете, Алексей Лукич… Кстати, о знаках. Там, у озера, мне говорили, был дорожный знак… «Сквозной проезд запрещен». Или «кирпич». Стоял несколько лет — и вдруг исчез.
— Очередное головотяпство, — поморщился Изместьев. — Посудите сами, зачем там дорожный знак, когда ни одна машина проехать туда не может?
— Почему он исчез, по-вашему?
— Понятия не имею.
— Сам знак мы нашли. Он согнут, помят. А вот столб, на котором был прибит, исчез.
— Вопрос не ко мне… Там не столб. Заломили молодую березку и кое-как врыли. Делают что хотят. Чтоб мотоциклисты не катались. А они всё равно ездят — что им какой-то знак?
— Скажите, Алексей Лукич, — понизив голос, мягко спросил следователь. — А тот плащ, в котором вы были в тот день… он сохранился?
Изместьев испуганно взглянул на следователя.
— Он на мне.
— Разве?
Изместьев взорвался.
— Что вы хотите сказать?
— Ну, вот, — спокойно заключил Кручинин. И подбросил шарик. — Нервничаете… Неосторожно, Алексей Лукич. Ох как неосторожно. Должен напомнить вам, нет тайного, что не стало бы явным.
— Я уже объяснял, — раздраженно отмахнулся Изместьев. Он был явно взволнован, ему никак не удавалось взять себя в руки. — Ни лгать не хочу, ни свидетельствовать вам на пользу.
— Потому что правосудие несправедливо?
— Оно «басманное», как вам известно.
— А может быть, всё дело в другом? — лукаво улыбаясь, предположил следователь. — А, Алексей Лукич? Может быть, вы просто не хотите показаться передо мной тем, кто вы есть на самом деле?
— Я?
— А что вы так удивляетесь?… «Исполнилось тело желаний и сил, и черное дело я вновь совершил».
— Перестаньте, — в ужасе отшатнулся Изместьев. — Вы в своем уме?
— К сожалению, Алексей Лукич, вы у меня не один… Надо прощупать молодежь. Причем срочно. Иначе разбегутся. — Кручинин резко развернулся к Изместьеву. — Правду. Говорите правду. Ну?… Где топор? Куда вы спрятали плащ? Быстро! Правду.
Изместьев побагровел. Он дышал тяжело, сипло и зло смотрел в глаза следователю.
— А, — с досадой махнул он рукой. — Идите вы к черту.
Отвернулся и быстро зашагал по тропинке по направлению к сторожке.
— До скорой встречи, философ, — пробормотал Кручинин, глядя ему вслед. — Погуляй… Подыши еще немножко свежим воздухом.
11
Они отпустили частника у центральных ворот дачного поселка и дальше пробирались пешком.
Улица вилась по краю леса.
Освещение было настолько скудным, что номера домов едва просматривались.
— Вроде шестая, — сказал Севка. — Она.
— Неслабо, — оценил дачку Иван. — Обитаемая? Или опять накол?
— Попали. Как на кладбище.
— Проверим, — сказал Андрей. — Если надо, вскроем.
Они перемахнули через забор.
Окна в доме были плотно зашторены.
— Тсс, — прошептал Иван.
Андрей приложил ухо к двери.
— Есть.
Севка подергал ручку.
— Открывай!
Изнутри раздался скрипучий, ломкий голос — хозяин дачи был явно встревожен, недоволен тем, что его побеспокоили в столь поздний час.
— Чего надо? — спросил он.
Андрей затряс дверь так, что в окнах звякнули стекла.
— Открывай! Ну?
— Я спрашиваю, что вам надо?
— Шоколада!
— Кто вы? Я вас не знаю, — ответил голос. — Проваливайте откуда пришли.
— Ты, что ли, Артем? — сказал Андрей. — Ну кидала. Божий одуванчик. Мы тебя обыскались. Слышь, давай без шума. Разговор есть.
— Откуда вы? От кого?… Я вас не знаю.
— Открывай! Ну!
— Занят я. Утром поговорим… Приходите завтра.
— Высадим! — пригрозил Иван.
За дверью замолчали.
Затем хрумкнул замок. Правая створка со скрипом отошла и шмякнулась о перильце крыльца.
Севка первым шагнул в темноту.
— Как у чукчи, — хмыкнул он.
— Не жмотничай, — крикнул Иван. — Зажги свет!
Внезапно под высоким потолком вспыхнула люстра, и они увидели справа у стены узкоплечего длинноволосого парня в джинсовой паре, который двумя руками сжимал пистолет.
— Стоять! — визгливо вскричал он. — Стоять!
— Мамонов, — удивленно произнес Андрей. — Ты чего, золотой? Обкурился?
— Стоять!
— Ну ты даешь.
— Дверь, — показал пистолетом Мамонов. — Закройте дверь.