Дай лапу
Шрифт:
У больного дрогнули губы. Легкая испуганная улыбка пробежала по его лицу.
— Так. Очень хорошо, Павел Никодимович.
Изместьев почти накрыл собою Хопрова, впившись глазами в его вялые губы, пытаясь расшифровать, что бормочет старик.
— Кажется, уловил… Фиксируем: «сам». Правильно, Навел Никодимович? Вы сделали стол своими руками?
Глаза Хопрова медленно оживали. Он впервые взглянул на Изместьева вполне осмысленно.
— Браво. Лед тронулся. Дальше. «Окно».
Тужилина истово перекрестилась
— Как?… Не разобрал… «На стене»?… А, догадался. «Настежь». Записываем: окно — настежь… Превосходно. «Пища», еда.
Хопров чуть слышно подмыкивал, старательно перебирая губами.
— «Вор»?… Нет… «Вертит»?… Спокойнее, не торопитесь… А… Всё, всё… Надо же. «Воротит». От еды — воротит… Дальше: «сад»… Так, так… Умница, Павел Никодимович… «Наш». Ответ — «наш»… Теперь — «земля»… Как?… «Одна»? Не угадал… А… «Родная». Родная земля. Очень хорошо… А вот такое слово, Павел Никодимович. «Дерево».
По лицу Хопрова пробежала тень.
— Легкий нажим?
— Да, — ответил Иван.
— Хорошо… Записываем: «дерево».
— Как? — переспросил Севка. — Было же «дерево». И опять?
— Именно. Не отвлекайте… Следующее слово: «тропа»… Так. Хорошо. Ответ: «ухожу». — Изместьев возвысил голос. — Дальше — «война»!
Хопров насупил брови и взморщил лоб. Отвечал он чуть громче.
— Дрожание, — сказал Иван.
— Вижу, вижу… Записывайте: «будь проклята». Записали? Теперь — «опушка».
— Дрожит.
— «Опушка»!
Глаза Хопрова вспыхнули и забегали. На лице его проступил страх.
— «Пушки»? Я правильно понял?… Ясно. Запишите: «пушки»… И еще одно: «березовый знак»!
Хопров резко дернулся. И захрипел.
— Спасибо, достаточно, — заторопился Изместьев и положил руку на плечо больного. — Успокоились. Всё хорошо. Успокоились. Вы молодчина, Павел Никодимович. Очень нам помогли. Отдохните немного, — и Севке: — Я вас попрошу. Там, где задержка с ответом, отметьте галочкой. Напротив слова. Не затруднит?… Кстати, и техника может отдохнуть.
Иван надавил на клавишу.
— Пашенька, — сокрушенно всплеснула руками Тужилина. — Пашенька.
Она осмотрела лицо больного, заглянула ему в глаза и вдруг бросилась на Изместьева с кулаками.
— Черти с рогами! Мучители! Изверги!
Изместьев даже не защищался, он был настолько измотан допросом, что всего лишь неловко выставил руки, отклоняясь, оберегая лицо.
— Мальчики, — попросил он. — Кто-нибудь. Выручайте… Она живого места от меня не оставит.
Иван приподнялся, обхватил разъяренную женщину сзади и стиснул.
— Тишина, Евдокия Николаевна, спокойствие, ваша и наша безопасность, — сказал Изместьев, — прежде всего.
Тужилина зверски ругалась. И отчаянно сопротивлялась.
— Бабуня, — уговаривал ее Иван. — Уймись… Смирно, говорят тебе. Не бузи.
Он приподнял ее и покружил, как малого ребенка.
Старуха рычала, сучила ногами и всё пыталась укусить Ивана за руку.
— Сбесилась! — выкрикнул Севка. — Давай кляп!
Иван сдернул полотенце, висевшее на веревке возле печи, и вдвоем они скрутили старухе руки за спиной и перетянули полотенцем.
— Антихристы! — ругалась Тужилина. — Разбойники! Изверги!
Парни вытолкали ее в чулан, в сени, привязали какой-то хламидой к самодельной лавке и вернулись в избу.
Вскоре крики за дверью прекратились.
9
— Пусть Евдокия Николаевна займется хозяйством, — успокаивал Хопрова Изместьев, вытирая платком шею, лоб, потные ладони. — Беседа наша, Павел Никодимович, не для женских ушей. Скандал нам сейчас ни к чему, вы согласны?
— Может, завяжем? — спросил Иван.
Он был туча-тучей.
— Осталось немного, — сказал Изместьев. — Еще пара вопросов, и мы заканчиваем.
— Ну? — раздраженно спросил Севка. — Магнитофон включать?
Изместьев кивнул.
— Как вы, Павел Никодимович? Отдохнули? Продолжим?
Хопров смотрел на Изместьева пугливо и недоверчиво.
— Итак: «озеро». Внимательнее. Прошу вас, Павел Никодимович. «Озеро»… Так. Хорошо Спокойнее… «Изгиб»?… Нет?… Вот оно что. Записываем: «гибель, гибнет». Слышите? Озеро — гибнет… Прекрасно. Идем дальше. «Небо»… Что?… «Мало»? Как это — мало?… А впрочем… Запишите: неба — мало… Так. Теперь — «ложь»… Прекрасно… «Противно». Запомним. Вам противна всякая ложь… «Боль»… Так. Пишите: «терпима». Замечательно, Павел Никодимович, очень хорошо. — Изместьев снова возвысил голос: — «Молодежь»!
— Нажим.
— Правильно, так и должно быть… Не торопитесь… «Паразиты». «Надо»?… Что-что?… «Надо есть»?… «Хуже горя»?… Не понимаю, какое-то длинное слово… А, вот оно что. Запишите: «надоели хуже горькой редьки». Про вас, между прочим… Хорошо, Павел Никодимович. Спокойно. Мы движемся к финишу. Еще немного… «Собака»!
— Дрожит.
— Вижу… «Да». Запишите: «да»… «Сторож»!
— Нажим. Сильный нажим.
— «Насилие»! «Драка»! «Борьба»!
— Нажим.
— Он отвечает: «да». Все время одно и то же: «да, да, да»… «Плач»! Плач взрослого человека. «Плач»!
— Дрожит. Сильно. Нажим.
— Он вспомнил, видите? — воскликнул Изместьев. — Он всё вспомнил! Мы были правы! Вспомнил! — хмурое сосредоточенное лицо его разгладилось и осветилось. — Запишите: «лай». «Плач — лай»… Ах, какой же вы молодчина, Павел Никодимович… «Издевательство»!
— Сильное дрожание. Очень сильное.
— «Атака»!
Хопрова качнула в сторону. Он крупно, всем телом, затрясся.
— Нажим! Сильный нажим!
— «Удар»!
— Он просто каменный! — воскликнул Иван.