Дажьбоговы внуки. Свиток первый. Жребий изгоев
Шрифт:
— Есть и иное, — тускло сказал отец. — Никогда не бывает дыма без огня. Наклонись ко мне. Ближе.
От князя шёл лёгкий, чуть кисловатый запах старческой немощи, схожий с запахом старого воска. А ведь не стар ещё совсем отец, — подумал Всеслав невольно. Горячее дыхание Брячислава почти обжигало ухо.
— Ты уже не мальчик, должен понять… — свистящим шёпотом сказал князь. — Когда я был с твоей матерью… когда она тебя понесла… словно кто-то могучий был во мне. Чей-то дух, какая-то сила…
Всеслав приподнял голову, внимательно поглядел отцу в глаза — вблизь, в упор.
— Отче…
— Молчи! — отец зажмурился. — Я никогда не говорил и не скажу, что ты — не мой сын! Моя кровь! Ты во всём на меня схож! Но был тогда кто-то ещё… во мне. Его дух теперь в тебе. Смекай сам, Всеславе…
— Чей? — спросил Всеслав помертвелыми губами, невольно затаив дыхание.
— Когда ты родился, я на охоте был, — Брячислав открыл глаза, глянул на сына слезящимся взглядом. — Случилось там со мной… нечто… Видел я настоящего Сильного Зверя, прямого потомка самого Велеса.
— Ты же христианин, отче, — неосторожно укорил княжич. Не сдержался. И тут же прикусил язык. Отец не обиделся.
— Да какие мы христиане, — насмешливо ответил он. — Сколько в нас того христианства? Так… шелуха луковая…
— И… что?.. — недоверчиво спросил Всеслав.
— Верь, — хрипло возразил отец. — Ты избран богами. Ты отмечен самим Велесом!
Помолчали несколько мгновений.
— Потому я и не стал тебя крестить, хоть епископ и настаивал, — закончил князь.
— Я должен восстановить старую веру? — требовательно спросил княжич, неотступно глядя в глаза Брячиславу.
Князь долго молчал.
— Отче?! — чуть испуганно и вместе с тем вопросительно.
— Я не знаю, — ответил, наконец, Брячислав. — Может быть. Решай сам. С волхвами поговори. Сердце своё слушай — если ты и впрямь Велесом избран, поймёшь.
Князь снова замолк. И опять надолго.
— Может, уже и поздно. Надо было тогда ещё помочь Святополку… Как следует помочь, не так, как я помогал…
— Как?! — поразился Всеслав. — Так он же… братоубийца! Хуже Владимира!
— Грек болтал? Епископ? — криво усмехнулся князь. — Не верь. Это Ярослав их убил. Я — знаю!
— Откуда? — впору было челюсть подвязывать, чтоб не отвисала. Отец же только опять криво усмехнулся и повторил:
— Знаю. И ты — знай. И не жалей. По их вере — грехи отцов падут на детей… до седьмого колена…
— А ты…
— А я — со Святополком был, да! И к Любечу шёл, ему на помощь, да не поспел. До сих пор жалко… А после… сробел. Выжидал. Оборонялся. Ждал всё, когда Святополк на север пойдёт. Тогда, мол… Да и возревновал, пожалуй, к нему… А теперь, наверное, уже поздно. Тогда! Тогда ещё можно было всё поворотить иначе… Ныне… на одну нашу кривскую землю надежда… последняя надежда…
Отец смолк, горячечно дыша. Опять сплюнул — липкая, тягучая слюна потекла по подбородку. Всеслав утёр слюну, отбросил безнадёжно испачканный вышитый плат.
Мысли мешались, скакали испуганными зайцами — слишком много нового, неведомого прежде для княжича, сегодня открыл ему отец. Всеслав словно стоял перед отверстой бездной, на дне которой был ответ — кто он и что должен в жизни совершить.
Дверь снова отворилась, просунулась голова в чёрном монашеском клобуке. Лицо его при виде Всеслава скривилось, монах открыл было рот, но наткнулся на вмиг оледенелый взгляд княжича и захлопнул дверь.
— Ждут, вороны, — процедил неприязненно Всеслав. — Не терпится…
Полоцкий князь Брячислав Изяславич умер в ту же ночь. Умер тихо, почти не приходя в память.
В тайну своего рождения Всеслав поверил сразу. И во всё иное — тоже. Не стал бы князь Брячислав врать своему сыну и наследнику на смертном ложе. Не в его духе, да и незачем.
Предчувствие скорой войны вновь охватило полоцкого князя — весь этот поход, казалось, был пропитан этим предчувствием. Постоянные ссоры старших Ярославичей — это только один из признаков. Игорь Ярославич, младший из четверых братьев болен невесть чем, в дуб глядит — и кому его стол достанется?
По старшинству-то Ростиславу Владимиричу надлежит. Да только отец-то его, Владимир Ярославич, уже лет восемь как умер, на великом стол не побывав. И сейчас Ростислав — изгой, не имеющий права на великий стол. И из княжьей лествицы выпадает. Однако же Ярославичи, невесть для чего уже поставили Ростислава в один ряд с собой, дав ему вслед за Игорем волынский стол и позволив питать несбыточные, по мнению Всеслава, надежды. Ярославичи тут, так же как и с торками, сами роют себе яму.
Ростислав и будет тем камнем, швырнутым в омут, возмутившим спокойствие болота, тем камнем, от которого пойдут волны.
С войны, кою вели меж собой наследники Владимира Святославича, ныне минуло едва тридцать шесть лет. Одно поколение. У многих эта война ещё на памяти, хотя люди за время правления Ярослава уже привыкли к миру.
Но спокойствие это — показное. Как угли под пеплом, тлеют непогашенные, нерешённые угрозы. И нужен только приток свежего воздуха, чтобы угли полыхнули бушующим пламенем.
После поражения Святополка война стихла, застыла в неустойчивом равновесии, хотя было ясно, что это ненадолго, и что скоро это равновесие взорвётся новой большой войной.
Оставалось только понять — когда?
И Всеслав Брячиславич знал — скоро.
Горько сознавать, что именно тебе доведётся быть главным смутьяном, и то, что не именно ты первым нарушишь спокойствие — утешение слабое.
Слабое, княже Всеслав.
Но ты не можешь иначе. Ты, потомок Дажьбога, человек с духом Велеса.
Придорожный куст чуть шевельнулся, стряхивая капли утренней росы. Вышата настороженно подобрал поводья. Волк? Лиса? Леший?