Даже ведьмы умеют плакать
Шрифт:
Не пожалела двух долларов: достала из сумочки мобильник и позвонила в Москву. Нет, с бабушкой все хорошо. А еще – у бабули удивительная способность выдать за жалкую минуту максимум информации – погода в столице шикарная, мне снова звонила Серебрякова, и Пират опять умудрился украсть куриную ножку прямо из кастрюли…
«Раз все хорошо – значит, нужно взять себя в руки», – приказала я себе. И, чтобы успокоиться, решила посидеть на гранитной скамейке, полюбоваться, как в витражах Святого Стефана играют лучи апрельского солнца. Потом, кстати, задавала себе вопрос: почему я подошла именно к ЭТОЙ скамейке? Ответ такой: НЕ ЗНАЮ. Ноги подвели. И предчувствий никаких не было.
И когда я вдруг увидела,
И еще я НЕ УДИВИЛАСЬ тому, что лицо этого Боголюбова – совсем неправильное лицо, с носом-картошечкой и свежим порезом от бритвы – вдруг показалось мне таким родным, что захотелось ласково дотронуться до его царапины (чтобы она поскорее заживала!) и попросить:
– Женя! Пожалуйста! Останься со мной. На час, на день, на сколько сможешь!
Но, конечно, ничего подобного я не сказала. И тут же напустилась на Боголюбова: как, мол, ты посмел покинуть Серебрякову?! (Можно подумать, я сама не рада, что он ее бросил!) Нападала на него, смотрела в глаза – и радовалась, потому что читала в его взгляде, что плевать он хотел на Валькины притязания…
А потом он позвал меня в кондитерскую, и все вроде бы было так, как еще недавно происходило между мной и Красавчиком: я старалась его очаровать, он – меня покорить: напускал туману, слегка важничал и оставил огромные чаевые. Но только… только… я даже не знаю, как это описать. В общем, когда я встречалась с мужчинами – и особенно с таким, как Ник, – мне всегда приходилось следить за ролью . Не отступать от нее ни на слово, ни на интонацию. О себе говорить скупо, расспрашивать о нем – щедро. Краснеть от комплиментов – и рассыпать комплименты самой. Не сутулиться, не класть локти на стол, не разваливаться на стуле… В общем, целый свод правил – и если все их выполнять, то после свидания чувствуешь себя такой усталой, будто целую смену у станка отстояла…
Я никогда не верила в бредовую теорию о том, что у каждого человека есть «вторая половинка», которая тоже бродит по свету и ждет встречи. А после истории с Красавчиком в вещие сны я тоже перестала верить. Благодарю покорно. Мне уже снился Ник – в образе прекрасного принца. Только реально он оказался совсем не принц. Самовлюбленный бабник, и больше ничего.
И вот, получи, Лиза Кузьмина: все твои красивые теории и убеждения полетели в тартарары. Ты вспоминаешь лицо художника и глупо хихикаешь. Ты закрываешь глаза – и видишь его улыбку…
И, главное, ты совсем НЕ УДИВЛЯЕШЬСЯ, что нашла его. Как будто так и надо…
ХУДОЖНИК. САМОЕ НАСТОЯЩЕЕ СВИДАНИЕ
Весь вечер, и ночь, и утро я пребывал в радостном настроении. А все потому, что мне предстояло свидание с Лизой. Очень давно я не испытывал подобных чувств… Может быть, это называется любовью?
Назавтра без пяти одиннадцать я занял позицию возле ее гостиницы. Сердце билось гораздо чаще, чем обычно. Лиза вышла из вертящихся дверей отеля с приличествующим моменту семиминутным опозданием. Улыбнулась, увидев меня. Подошла. Было видно, что над макияжем она сегодня утром потрудилась с особенной тщательностью, и мне было приятно, что это для меня. Я протянул ей букет коротеньких алых тюльпанов, купленных в цветочной лавке на Карлсплац: «Это тебе». Ее глаза зажглись радостью: «Спасибо».
Странные все-таки существа женщины! Никакого практического смысла этот дар не имел – больше того, от него сплошные неудобства. Ей придется таскать этот букет сегодня целый день, а завтра или везти самолетом в Москву (что
Я подвел Лизу к красному «Фольксвагену» четвертой модели, стоявшему рядом у тротуара. Щелкнул центральным замком, распахнул перед ней переднюю дверцу. «Это твой?» – восхитилась она. – «Мой». На самом деле «фолькс» был моим лишь наполовину. Вчера, проводив Лизу в гостиницу, я заглянул в прокатную контору «Хертц» на Ринге и взял машину напрокат на три месяца. «Фольксваген» я выбрал в память об оставшемся в Москве «жуке». Да и вообще мне эта модель приглянулась: с турбированным движком объемом два литра, на низкопрофильной резине. Крошка «фолькс» носился, как дикая кошка. Вчера я опробовал его на автобане от Вены до Бадена, за полминуты разогнав до двухсот километров.
Лиза устроилась на переднем сиденье. Понюхала тюльпанчики и положила их на «торпедо». Я сел за руль.
– Есть ли какие-нибудь особенные пожелания, – спросил я, – что посмотреть в Вене?
Она помотала головой.
– Нет. Все на твой вкус.
– Тогда я покажу тебе то, что никогда не видят туристы.
Я задал шпор своему железному коню. Мой «фолькс» взревел и полетел вдоль да по Фаворитенштрассе, удаляясь от центра города.
– Как опера? – светски поинтересовался я.
– Блестяще! – восторженно откликнулась она. – Я вообще-то оперу не люблю, но эта!.. Солисты тоненькие, худенькие, а голоса молодые, хрустальные, как у ангелов!
…Впоследствии я не мог восстановить в точности, о чем мы с ней говорили. Все, происходившее в тот день – теплый, искрящийся, – слилось для меня в какой-то радостный весенний поток, сверкающий солнечными красками.
Я узнал, что Лиза в Вене в командировке, что работает она менеджером по маркетингу в крупном концерне и здесь договаривается о поставке австрийской обувки в Россию. Переговоры были успешными, босс доволен, обещал выписать Лизе по возвращении премию и назначить ее врио 9 начальника отдела – от чего она, впрочем, зачем-то отказалась. Выяснилось, что живет Лиза с бабушкой и котом, отец бросил ее, когда она была еще совсем крошкой, а мать, в третий раз выйдя замуж, умотала с супругом в далекую Австралию.
Я рассказал ей о себе – умолчав, впрочем, о неудачном опыте женитьбы.
И все это – на фоне прекрасного автобана, по которому я несся с недозволенной скоростью сто шестьдесят километров в час, а пообочь мелькали вдохновляющие указатели: «Братислава», «Прага», «Будапешт»…
А потом мы гуляли по Бадену, моему кукольному городку. Поднялись на гору к бетховенской беседке. Бродили по чистым дорожкам пробуждающегося горного леса. Смотрели на город с высоты птичьего полета. Вдыхали прозрачнейший воздух. Когда прогуливающиеся австрияки здоровались, по обычаю, со мной, Лиза удивленно спросила:
– Ты что, всех уже здесь знаешь?
Я важно отвечал:
– О да, конечно.
Потом пришло время обеда, и я повез Лизу в близлежащую деревушку Зоос, в хойригер. Попутно рассказал ей про то, что этот «хойригер» за зверь:
– Здешние места еще с римских времен славились своими виноградниками. Видела, сколько их по пути? Да и название «Вена» от вина произошло. И вот однажды местный кайзер разрешил хозяевам виноградников торговать своим собственным вином, сделанным из личного винограда. Сначала они просто продавали его проезжающим – вроде наших тетенек на юге, а потом понастроили себе при каждом доме (и винограднике) кабаки. Потчуют здесь не только вином, но и собственной крестьянской пищей, обязательно у себя же на участке выращенной: гусями, свиньями, курями. И если эту пищу сегодня не съедают, назавтра ее скармливают свиньям или выбрасывают. Отсюда и название «хойригер», то есть «сегодняшний».