Дед (роман нашего времени)

Лимонов Эдуард Вениаминович

Судья, перелистав документы и назвав их, спросил, не хочет ли обвиняемый что-либо добавить.

– А чего тут добавлять, – сказал Дед преспокойным тоном. – Нечего добавлять. С вами мне всё ясно.

Судья сказал, что он удаляется, для того чтобы вынести решение. Было уже без четверти десять вечера 31 декабря, потому что именно это время показывали часы на стене.

Дед оглянулся. На самой задней скамье сидел капитан 2-го оперативного полка. Лицо у него было невесёлое. Человек был явно не доволен и собой, и происходящим. По всей вероятности, ему дали приказ поехать и задержать. Дед знал командира 2-го

оперативного полка, полковника. Друзьями Дед и полковник быть не могли, однако когда Деда задерживали на самой площади, его последние несколько раз задерживал этот полковник. Если посмотреть на фотографии задержаний Деда на площади, их в Интернете множество, то полковника можно обнаружить рядом, держащегося за Деда. Полковник, впрочем, был спокойным типом, во всяком случае по отношению к Деду. Хотя иной раз ситуация выходила из-под контроля. Как, например, 31 октября, когда Деда насильно тащили на чужой митинг. Вниз головой. Уронили на асфальт. Есть фотография его на асфальте, над ним как на картине «Пьета» (по видимому, по-итальянски значит «оплакивание») наклонился, прикрывая его собой, старший охранник Михаил. Впрочем, точнее – товарищ по партии. Дед называл охранниками товарищей по партии, охранявших его.

Да, капитан недоволен. Ему дали приказ, но, видимо, не предупредили о таких деталях, как лживые свидетельские показания. Одно дело просто задержать, а вот лживые свидетельские показания, на основании которых этот известный всей стране человек в старомодной шапке отправится под арест – это уже другое дело, неловкое какое-то, нехорошее. Сам капитан устранился от лжесвидетельствования, но солгали его подчиненные. Дед подумал, что капитан, вероятнее всего, пинает себя зато, что вёл с ним почти дружеские разговоры в автобусе после задержания. Если бы капитан молчал, всё бы сейчас выглядело по-иному.

Он сказал, что ему нужно в туалет, и его с поспешной готовностью отвели туда давшие лживые показания свидетели. В коридоре он увидел Кирилла, тот весело сидел на лавке. Кирилл крикнул ему, что его будут судить после Деда.

Вернувшись в зал, он сел поудобнее и стал нежиться в жаре. Понимая, что, по-видимому, суд – это единственное место, где жарко, и впереди подобной жары не предвидится.

– Вам не жарко? Вы бы сняли пальто, – обратилась к нему Гольдберг или Гольденберг. Сама она сняла шапку и расстегнула шубу.

– Пар костей не ломит, – ответил он односложно.

И подумал, что адвокатша наверняка живёт одна в крохотной, пыльной, заставленной старой мебелью квартире, где у неё есть старая кошка. И вонь от этой кошки пронзает лёгкие всякого, кто приходит к старухе. А, впрочем, никто и не приходит. Муж её давно умер, дети уехали в Германию, на окнах у неё три ряда штор, потому света минимальное количество, отсюда у старухи такая синюшная старая кожа лица. И он погрузился в жару и стал выбирать тему для медитации: дети либо девка Фифи. Выбрал девку.

6

Тоненькая фигурка рослой девочки-подростка, большие восточные глаза цирковой лошадки пони, чуть вздёрнутый нос, жёсткие чёрные волосы как у кобылки, с недавних пор стриженные в «каре», неутомимость в постели и вне постели. Вначале он сравнивал её с козочкой, потом стал сравнивать с кобылкой…

– Ну как же так долго!.. – вздохнула Гольденберг.

– Последний раз судья выносила решение три часа.

– Три часа?! – плаксиво сказала адвокатша.

– А вы идите, чего вам, Новый год скоро…

– Я не могу, я дежурный адвокат, – Гольденберг произнесла эту фразу с важностью.

Надо же, она ещё и гордится собой. Дежурный адвокат!

…Фифи к тому же чужая жена. У неё есть неразведённый муж. По её словам, они живут раздельно, однако пару раз он натыкался на мужской домашний голос в её телефоне. Домашний, имеется в виду, что такой спокойный, не тревожный, владелец такого подразумевается в тапочках и имеет право находиться с её телефоном в руках. Фифи говорит, что у них приятельские отношения. А там черт её, Фифи, знает. Женщины часто врут для удобства мужчин. Они не хотят отягощать наше сознание своими проблемами. Молодые самцы этого не понимают и воспринимают женскую ложь как оскорбление. Это неверно. Фифи лжёт?..

– Я одиннадцать лет в органах. Хочу уйти, устал… Бу-бу-бу. Молодёжь, которая приходит… Бу-бу-бу-бу. Я дважды был в Чечне… в командировках…

Вынырнув из своей жары, Дед слушал теперь обрывки разговора между измождённым лейтенантом и адвокатшей Гольдберг/Гольденберг. Ну конечно, он был в Чечне, откуда ещё можно вывезти такое лицо, где ещё можно такое лицо приобрести… Лейтенант изображал усталого милицейского Гамлета, но адвокатши ему было мало. Он метил в него, в знаменитого человека, в VIP-персону, хотел задеть как-то.

– Наша интеллигенция не понимает, что мы в милиции делаем грязную работу и рискуем жизнями. Я потерял лучших друзей… Вот он, что он знает…

Дед знал всё. В нем было столько опыта, что лейтенант с его Чечней и милицейскими буднями был как младенец рядом с чёртом. Он кашлянул и, неожиданно для себя, сказал:

– Вы на одной войне были. А я на пяти. И я не интеллигенция. Я на заводах работал.

В зале стало тихо. Милиционеры, негромко галдевшие до этого, замолчали.

– Я и в Сербии воевал. И в атаки ходил несколько раз.

– Ну и что эти сербы ваши, рыпнулись и получили по голове, – сообщил лейтенант. Из ответа стало ясно, что он неприятен лейтенанту, но он пнул сербов, чтобы не пинать его.

Дальше можно было с ним не разговаривать. Такой говнюк не стоил даже реплики. Но Дед всё-таки добавил:

– 12 миллионов сербов не могли победить коалицию из 27 стран. Но они храбро сражались. Не чета нам, отдавшим без выстрела полстраны.

И он ушёл опять в свою жару. И не реагировал более на бесноватого лейтенанта. Бывают такие говнюки.

Судья появился в одиннадцать без минут. Он был всё так же зловещ и средневеков в своей чёрной мантии. Судья дал ему пятнадцать суток ареста. Ему выдали постановление суда. И повели уже в автомобиль ОВД, потому что он теперь числился за ними. Он успел сказать Кириллу, сколько ему дали. Лейтенант на переднем сидении, его повезли в ОВД.

По дороге лейтенант пытался продолжить беседу, но Дед не поддержал болтовню этого психа. Тогда псих (они уже въехали во двор ОВД) зло сообщил ему, что это из-за него он вынужден торчать на работе, он бы уже пил шампанское с семьёй, да ещё генерал из-за него приезжал, мы тут все из-за вас на ушах стояли…