Дедушкин родник
Шрифт:
Как-то раз бежал мимо Олененок. Ему захотелось пить, а до реки было далеко, и он остановился у ручья.
Склонился Олененок над водой и увидел в ней свое отражение, всего себя увидел — и точеные свои ножки, и острые ушки.
Ручей напоил Олененка студеной водой и спел ему веселую песенку.
Никогда еще не приходилось Олененку пить такую вкусную, такую чистую воду.
С тех пор он каждый день прибегал к ручью, рассказывал ему лесные новости, а ручей угощал его вкусной водой и пел ему звонкие песни. Не было в лесу дружбы крепче,
Но однажды случилась беда.
Олененок, как всегда, прибежал к ручью, заранее радуясь встрече. Прибежал и видит: стоят на берегу огромные черные кабаны, в чистой воде отражаются их злые клыкастые морды.
Кабаны напились, потом залезли в воду, подняв со дна ручья темный ил.
Когда кабаны ушли, Олененок подбежал к ручью. И что же?
В мутной воде он не увидел своего отражения, и голос ручья звучал не ласково, как всегда, а глухо и сердито.
«Вот и конец нашей дружбе!» — с обидой в сердце подумал Олененок и понуро побрел прочь.
Больше Олененок не ходил к ручью, но сильно тосковал и однажды рассказал о своей беде Оленихе.
— Глупенький ты еще у меня, — улыбнулась Олениха. — Не на тебя рассердился лесной ручей, а на кабанов, которые замутили его воду. Та вода давно утекла в реку — чистые ключи питают твой ручей, он остался прежним и, наверно, ждет не дождется тебя, ведь вы с ним друзья.
Со всех ног бросился Олененок к ручью, наклонился над ним и, как прежде, увидел в воде свое отражение — и точеные ножки, и острые ушки. Олененок, как прежде, напился вкусной и чистой воды, а ручей на радостях спел ему самую звонкую из своих песен.
1967
Василий Ванюшев
ЧИК-ЧИРИК
Никто не знает, какое имя дала этому воробью его мама.
Ребята же звали его Чик-Чирик, потому что, когда у него бывало хорошее настроение, сядет он на оконный наличник и распевает на разные лады: «Чик-чирик! Чик-чирик!»
В тот день, с которого начинается наш рассказ, воробью петь не хотелось. Может быть, виною тому было низкое, затянутое серыми облаками небо. Воробей, прыгая по дороге, склевывал зерна, просыпавшиеся из какого-то дырявого мешка. С приближением осени меньше стало мошек и букашек, но зато можно было найти немало оброненных зерен и на убранных полях и на дорогах.
Так вот, прыгал молодой воробей, выклевывал из дорожной пыли зерна, как вдруг увидел над собой огромные крылья ястреба. Хоть и молод был воробей, но хорошо знал, что от этой птицы с крапчатым опереньем добра не жди.
Не успел он опомниться, как ястреб впился ему в спину своими острыми когтями и вместе с ним взмыл вверх.
Воробью сначала показалось, что он летит. Попробовал взмахнуть крыльями — не тут-то было: ястреб сжал когти и не давал пошевелиться.
Воробью стало очень страшно. Со страху он закрыл глаза, а когда снова открыл их, то прямо перед собой увидел сороку, которая подлетела совсем близко к ястребу, любопытствуя, что такое он несет в когтях и нельзя ли ей чем-нибудь поживиться.
Покрутившись вокруг ястреба и смекнув, что его когти, занятые добычей, ей сейчас не страшны, сорока обнаглела: то крылом ястреба заденет, то клюнуть норовит.
Какое-то время ястреб терпел ее выходки, но вскоре это ему надоело. Он выпустил воробья и бросился на сороку. Она ловко увернулась и кинулась следом за воробьем, который камнем падал на землю. Раз! — сорока подхватила его на лету, метнулась к реке и, прячась от ястреба, потащила чуть живого воробья в кусты.
Как раз в это самое время Миша пришел на реку, чтобы вырезать ивовый прут на удилище.
Он заметил сороку и бросился следом за нею в кусты.
— Ах ты воровка! — закричал он и кинул комом земли. — Опять цыпленка утащила? Вот я тебе!
Сорока затрещала, как Мишин игрушечный автомат, и улетела, возмущенно помахивая длинным узким хвостом.
Миша раздвинул траву и увидел воробышка. Тот был сильно помят, на спинке у него виднелась кровь. Он судорожно открывал и закрывал клюв, часто моргал маленькими черными глазками.
Мальчик осторожно поднял птаху с земли и отнес домой.
Прошло немало времени, прежде чем Мише удалось выходить воробья. Но в конце концов тот поправился, стал есть и пить, а в одно прекрасное утро бодро сказал:
«Чик-чирик!»
Вот тогда-то его и назвали Чик-Чириком.
Однажды в ясный день Миша вынес Чик-Чирика во двор: пусть подышит свежим воздухом, погреется на солнышке.
Откуда ни возьмись соседский кот, рыжий, полосатый — настоящий тигр! Припал на живот и подкрадывается к воробью, а сам — как туго сжатая пружина, зеленые глаза так и горят.
— Брысь! — крикнул Миша.
Но кот прыгнул вперед — будто отпустили пружину! Миша успел выхватить Чик-Чирика у него из-под самого носа.
— Брысь, тебе говорят! — Миша топнул ногой. — Ишь ты, хищник! Да я тебе за Чик-Чирика знаешь что сделаю?..
Кот не дослушал угроз, шмыгнул под амбар — и был таков.
В тот же день Миша смастерил для воробья просторную клетку и, когда уходил в школу, на всякий случай подвешивал клетку с Чик-Чириком под самый потолок.
Все Мишины приятели полюбили Чик-Чирика, ловили для него мошек, приносили хлебные крошки и зернышки.
Когда крылья у воробья окрепли, Миша выпустил его на волю. Но Чик-Чирик далеко от дома не улетал; он поселился за наличником окна, там и зимовал.
Все деревенские ребята безошибочно узнавали Чик-Чирика: от других воробьев его отличали белые перышки, выросшие на месте заживших ран.
Снова наступило лето. Чик-Чирик почти всегда бывал в хорошем настроении. Часто, сидя на наличнике, распевал:
«Чик-чирик! Чик-чирик!»
Однажды ребята затеяли игру в прятки. Водить досталось Пете Орлину, хмурому, неразговорчивому парнишке.